Обратная сторона космонавтики

Все это очень опасно. Если кто-то достигает крайней границы дозволенного, необходимо, чтобы в центре управления полетами знали о сложившейся ситуации, ведь от этого зависят людские жизни. Этим, наверное, и объясняется то, почему такое большое количество психологических экспериментов посвящено вопросам выявления состояния стресса или депрессии у человека, не расположенного к разговору об имеющихся у него проблемах. Если тестируемые на «Марс-500» технологии дадут положительные результаты, то космические корабли и другие места работы, связанные с повышенным напряжением и уровнем опасности, как, например, башни управления воздушным движением, будут снабжены микрофонами и камерами, которые, в свою очередь, будут подключены к устройствам оптического и звукового наблюдения. Роботы смогут распознавать значимые изменения в выражении лица или речи и, возможно, помогут некоторым людям избежать кризиса.

Мешают изучению психологических проблем и связанные с ними предрассудки. Астронавты неохотно дают согласие на участие в психологических экспериментах, опасаясь, что в результате раскроется какая-нибудь неприглядная черта их характера. Когда я в последний раз разговаривала с Пэм Баскинс, психологом-консультантом НАСА, она собиралась начать эксперимент по сравнению различных снотворных препаратов и их дозировок. Астронавтов должны были будить посреди ночи, чтобы определить степень влияния лекарств на способность действовать в случае полуночной тревоги. Мне это показалось довольно забавным, и я спросила, можно ли мне тоже посмотреть. «Ни в коем случае! — воскликнула Баскинс. — Я потратила год на то, чтобы уговорить их».

Космическая станция — это огромное уродливое строение, созданное, наверное, каким-то сумасшедшим. Но жилая часть центрального модуля станции «Мир», где космонавты Александр Лавейкин и Юрий Романенко провели бок о бок шесть месяцев, больше походит на салон мягкого автобуса. Спальные кабины напоминают скорее телефонные будки, нежели нормальные комнаты. Там даже дверей нет. Мы с моей переводчицей Леной находимся сейчас в копии того самого модуля в Московском мемориальном музее космонавтики. Рядом с нами стоит Лавейкин. Теперь он управляет этим музеем. Юрий Романенко скоро тоже должен подойти. Я подумала, что будет интересно поговорить с ними в обстановке, которая некогда чуть не свела их с ума.

Лавейкин не совсем похож на человека с того официального портрета, где он производит впечатление простого веселого парня. Он целует нам руки, как будто мы из королевской семьи. Он это делает не для того, чтобы порисоваться или пофлиртовать, а просто потому, что так воспитан. Выглядит он довольно обыкновенно: бежевые в полоску брюки, легкий запах одеколона и летние кремовые ботинки, какие то и дело попадались на мужчинах вокруг меня в метро.

Лавейкин машет рукой стройному загорелому мужчине в джинсах и солнечных очках, висящих в V-образном вырезе его футболки. Это Романенко. Он, конечно, любезный мужчина, но руки целовать не привык. От сильного курения у него слегка охрипший голос. Мужчины обнимаются. Я считаю про себя секунды: раз ромашка, два ромашка, три. Что бы ни произошло между ними раньше, это уже в прошлом.

Сидя внутри этой модели отсека, легко можно представить, как такая крошечная комнатка за немаленький промежуток времени смогла настроить двух мужчин друг против друга. Романенко отмечает, что для того, чтобы почувствовать себя в западне, закрытое помещение совсем не обязательно. «Сибирь очень, очень большая, но охотники, отправляясь в тайгу на полгода, стараются обойтись собственным силами, полагаясь разве что только на собаку. — Романенко садится в некогда привычное ему кресло у пульта управления, без спинки и с подставкой для ног. (Позднее на космических станциях перестали устанавливать кресла, поскольку сидеть в невесомости все равно невозможно.) — Если вас будет двое или трое, конфликт почти неизбежен». «И к тому же под конец собаку можно съесть», — ухмыляется Лавейкин.

Для описания отношений между заточенными на срок более 6 недель вместе людьми психологи придумали специальный термин — «иррациональный антагонизм». В одном из выпусков журнала «Аэрокосмическая медицина» за 1961 год был приведен интересный пример из дневника французского антрополога, который провел четыре месяца в Арктике с торговцем мехом с Гудзонского залива. Вот что там было написано: