– Горят, по дурости своей и неосторожности. Костер разведут по пьяной лавочке – и все. Кто ж костер разводит у соломы?
Есеня быстро просматривает несколько папок, открывая только первые листы.
– У большинства личности не установлены…
– А как их установишь? Они документы заранее не откладывают в сторонку, знаете ли, даже если они у них есть!
– Анализ ДНК не пробовали? Чудеса творит.
– Дорого.
– Отправьте два запроса. Первый – анализ ДНК всех погибших.
– Это невозможно. Тела кремированы. Сначала они сами постарались, мы только завершили.
Есеня вопросительно смотрит на него.
– А что мне – хоронить их? Земля дорогая.
Есеня оставляет машину у гостиницы, невысокого двухэтажного здания. Идет ко входу с небольшой сумкой. Из магнитолы у окна доносится надрывный шансон. Есеня заходит в гостиницу, где администратор, приятная улыбчивая блондинка за тридцать с бейджиком на груди «Надежда», одетая чуть теплее, чем требуют обстоятельства, – теплый свитер, жилетка, – моет полы. Есеня в своих мыслях, не замечает, что проходит грязными подошвами по чистому полу.
– Ну елки, только вымыла…
Надя с досадой смотрит на Есеню. Есеня смотрит на свои следы, на Надю с тряпкой в руке.
– Извините…
– Да ничего… Ты где так умудрилась?.. Это ж постараться надо…
– В поле.
– А что ты в поле делала?.. На крестьянку не похожа. А!.. Это ты из полиции? С Москвы приехала?
– Да.
Надя оценивает ее взглядом с ног до головы.
– Никогда бы не подумала. А что, прям девчонок стали брать, и так сразу в следователи?
– Я блатная. Папа прокурор.
– Понятно.
Улыбнувшись, кланяется с преувеличенной русской гостеприимностью, показывает на лестницу.
– Ну, тебе тогда сам Бог велел… Топчи, барыня.
Есеня снимает кроссовки, оставаясь в носках.
– Ну ты че с ума-то сходишь?
– Я так.
– Ладно, держи. Твой девятый. Йогана одиннадцатый был, напротив. Ты иди тогда, бланк потом заполним, я к тебе поднимусь.
– Спасибо…
– Вещи?
– Налегке.
Надя удивлена, но не комментирует. Есеня, с ключами, кроссовками в руке и сумкой через плечо, идет к лестнице.
– Эй, полиция?..
Есеня оборачивается.
– Какой размер? Ноги?
– Тридцать восьмой.
Номер Йогана оказывается обычным, стандартным. Есеня оглядывает его. Аккуратно прибран. Ничего не найдя, Есеня выходит и идет в свой стандартный номер. Есеня достает из сумки бутылку вина. Звук СМС. Есеня открывает сообщение. Смотрит с болью. Слышен голос Жени, агуканье Веры.
– Это она тебе так пытается сказать – все хорошо, нам здесь весело, оч соскучились… Ну все… Давай. Целуем!..
Стук в дверь. Есеня дергается, быстро отключает телефон. Открывает. На пороге Надя – с парой ношеных кроссовок.
– Давай твои в стиралку брошу, походи в этих пока… Не суперновые, но лучше, чем босиком…
– Спасибо, не надо…
– Надо. Завтра твои высохнут – отдашь.
Есеня берет кроссовки, рассматривает – беговые, стоптанные.
– Бегаешь?
Надя кивает.
– Я тоже.
Надя заглядывает за ее плечо, на открытую бутылку вина на столе.
– Я вижу. До ларька и обратно, да? У меня внизу стаканы. Дамы не пьют – из горла и в одиночку.
– Спасибо, я… мне работать еще.
На столе рядом с бутылкой – файлы дел.
– Ясно. Намек поняла.
Меглин уснул, сидя на табурете. Просыпается от лязга открывающегося окошка в двери.
– Меглин. На прогулку.
Конвоир проводит Меглина с наручниками за спиной по коридору мимо открытой двери в небольшую тюремную часовню. Они подходят к двери на улицу – через окно виден двор.
– Стоять.
Меглин останавливается. Охранник снимает с Меглина наручники. Он стоит на пороге, в темноте, перед ним – площадка для прогулок. Меглин встречается глазами с Чингачгуком. Во взгляде Чингачгука – приговор.
– Мне это… помолиться надо.
Небольшая комната в десять квадратных метров. Догорают свечи в подсвечнике. Иконы в их слабом, колеблющемся свете. Шаги сзади. Чингачгук подходит к Меглину и останавливается рядом с ним. Говорят тихо, глядя на иконы.
– Хорошо придумал. Думаешь, здесь тебя не грохну? Правильно. С паханом – лучше не ссориться.
Чингачгук с улыбкой крестится, глядя на иконы.
– Ты, гляжу, в рай собрался. А знаешь, что такое рай, Меглин?
– Расскажи. Я не был.
– Я тоже. Но говорят, рай – это место, где после смерти встречаешь близких и любимых. Ну, если, конечно, они у тебя были. Близкие. И любимые. А догадываешься, что такое ад? Ну, если по логике идти? Место, где ждут враги. Ты в аду, Меглин.
Меглин с преувеличенной значительностью, в которой угадывается ирония, кивает.
– Слышь, Чингачгук…
– Что?..
– А кто говорит-то? Из рая не возвращаются, из ада не выпускают. Так кто говорит?