– Я тебе сейчас трогательную историю из детства должна рассказать, да? Нет у меня такой. У Гены есть, но он, блин, не рассказчик. (Комично пожимает плечами.) Впрочем, поговорить иногда хочется. Когда долго не говоришь, связки отмирают. Откуда я знаю?.. Мне всегда иностранцы нравились. Было в них что-то… от принцев. Не наши ваньки. Ген, без обид. Я с детства мечтала – выйду замуж за иностранца. Буду жить на Лазурном Берегу. Носить только белое. А когда приехала к своему принцу, он меня на цепь посадил. В подвале. Водил на поводке. Как собаку. А если вякать пыталась – в холодильник совал. Я там спала, представляешь? Он меня изуродовал. Не только физически, психически. Хансик мой любимый. Держал на грани. Жизни и смерти. Я поняла все про жизнь. Вообще. Ничего нет. Ни бога, ни жизни загробной. Мы просто звери. Умираем и гнием. Я сбежала случайно. Электричество отключили, и замки открылись. А его дома не было. Как я в Россию возвращалась – отдельная песня. По долинам и по взгорьям. По кабинам дальнобоев. Хотела управу на него найти, но мне знаешь что сказали – хотела красивой жизни? Ну а че теперь? Я не красивой жизни хотела. А чтоб меня отогрели. Не вышло. Теперь я. Отогрею их. Раз я для них не человек. То и они для меня не люди. Огонь очистит. Раскроет правду.
– А Гена? Он здесь при чем?
– Он меня любит. Я после заморских похождений своих в дурдом легла. Удивительно, правда? Мне все время было холодно. Мерзла. Даже в плюс тридцать. Приходила к нему. И он мне печку топил. Даже в августе. Мы были вдвоем. Против всего мира. Он убивает ради меня. Это любовь. Грешить ради любимого.
Надя склоняется над Есеней.
– У тебя есть человек, который убьет ради тебя?
Подходит Геннадий. Хватает Есеню за ворот, тащит к Майклу, бросает к нему. И обливает бензином.
– Пожалуйста… У меня дочь…
– И что? Какая ты мать? Бухаешь. Не видишь ее неделями. А так она хоть сохранит твой сказочный образ и не увидит, какая ты тварь. Хоть будет думать, что мама ее любила.
Надя отходит.
– Надя, нет!.. Не надо!.. Пожалуйста!..
Гена, отходя, льет бензин, делая таким образом дорожку. Закончил. Он и Надя стоят теперь на дороге, в пятнадцати метрах от Есени и Майкла. Надя достает зажигалку.
– Прощай, Есенька. Рада была тебя встретить. Серьезно.
– Стой!..
– Что?..
– Ты спрашивала… Есть ли человек, готовый ради меня убить. Есть.
Издалека доносится звук ревущего на полных оборотах двигателя. Геннадий и Надя оглядываются – и в последний момент видят несущийся по дороге, прямо на них, фургон с выключенными фарами. Меглин выжимает из фургона все, стрелка трясется в районе ста сорока. Геннадий отбегает, но Надя смотрит на приближающуюся машину как зачарованная. Геннадий рычит что-то страшное, в чем при желании можно было бы различить «НАДЯ!» – бросается за ней, хватает, и в этот момент фургон врезается в них и отбрасывает тела с дороги. Меглин резко тормозит. Выбегает из машины, бросается к Есене, оттаскивает ее и Майкла от подготовленного кострища.
– Ты как?.. Цела?..
Меглин развязывает Есеню.
– Да… В порядке… Как ты меня нашел?..
– У него же маячок был. Я друга попросил с ментами связаться.
– А где… друг?
– По дороге высадил.
Меглин и Есеня смотрят друг на друга. В их взглядах – впервые что-то, похожее на теплоту.
– Гена… Гена!!..
Меглин и Есеня оглядываются: Надя, искалеченная ударом, подползла к Гене, поднимает руками его окровавленную голову, прижимает к себе. Меглин идет было к ним.
– Стоять!! – Надя кричит на него.
Она поднимает зажигалку, щелкает ею, и в ее слабом свете видно, что она и Геннадий – у оставшейся канистры с бензином.
– Надя. Не надо…
– Почему?
– Ты будешь жить. Он будет жить.
– Как этот? На цепи? В клетке? Пробовала. Хватит. Ничего нет такого в жизни, чтобы за нее держаться.
Она бросает зажигалку. Взрыв. Меглин укрывает Есеню.
К полю с горящей скирдой с сиренами подъезжают машины «Скорой», пожарные и полиция. Широков выходит из полицейской машины. На обочине дороги сидит потрясенный Майкл. К нему подходит Меглин, опускается на корточки. Говорит очень громко, как с глухим:
– Ну, как тебе Раша? Во!
И протягивает вытянутый большой палец. Майкл не понимает, что это значит, но палец выставлен так требовательно, и этот сумасшедший перед ним явно чего-то от него ждет, поэтому Майкл выставляет свою руку так же и касается большого пальца Меглина в пародии на рукопожатие.
– Такой вот у нас! Фестиваль калача!
У Есени звонок. Она смотрит на дисплей. Женя. Есеня сбрасывает вызов, идет к Меглину.
– Друг твой так и не ответил?
Меглин смотрит на нее. После паузы отрицательно водит головой – нет. Есеня с трудом скрывает разочарование. У нее снова звонит телефон.
– Прости. Я должна.
Отходит в сторону. Принимает вызов.
– Да…
Женя бледный, почти белый.
– Сегодня. Сейчас. Или дочь не увидишь.
Есеня слушает Женю.
– Хорошо. Я поняла.
Есеня возвращается к Меглину. Надевает наручники.
– Поехали.
– Куда?
Она молчит. Он садится в машину. Безответные гудки в телефоне. Меглин раз за разом набирает номер. Есеня за рулем.
– Что дальше?
– Не знаю…
Пауза. Мальчик смотрит на Меглина.
– Ты как в шахматы?
– Сейчас?