Обратная сторона медали

– Я не могу быть спокойным рядом с тобой, – сказал он со своим привычным акцентом, и Алиса снова улыбнулась.

– И не надо, – отозвалась она, ловко расправляясь с пряжкой его ремня. – Я не хочу, чтобы ты был со мной спокойным.

– Ты чудесная. – Ладони его, широкие, сильные, гладили её вдоль позвоночника. Пальцы по ложбинке, по змейке аккуратных бугорков, по легко прощупывающимся под кожей рёбрам и ниже – на мягкую округлость ягодиц.

Алиса могла бы возразить, что вовсе не такая она и чудесная, что он ошибается, но не стала. Может быть, он куда ближе к правде, чем ей кажется? И что там её подружка говорила про вселенную? Что вообще такое – эта вселенная?..

Раздевшись, они опустились на постель. Бёдра их соприкасались, ладони искали утешения в прикосновениях. Склонив голову, Стефан стал целовать шею, плечо, ключицы Алисы, и она почувствовала его ресницы. Мягкие, они чуть ощутимо касались её кожи в те моменты, когда совсем рядом он изучал её губами. А ещё его руки на её груди, на бёдрах…

– Господи, Стефан… – выдохнула она, зарываясь пальцами в волосы на его затылке, и запрокинула голову, чтобы он мог касаться её ещё откровеннее.

Всё в ней ждало только его, и теперь, когда он был тут, с ней, для неё, когда она была для него, пульсировала в ожидании. Просто женщина и просто мужчина.

– Теперь я, – прошептала она ему в губы после очередного поцелуя и подтолкнула в плечо так, чтобы он откинулся на подушки.

Он не спорил. Лёг на спину, и когда она, перекинув ногу через его бёдра, оказалась сверху, посмотрел так, что от этого взгляда пружина внутри неё сжалась до предела. Обхватив его лицо ладонями, она стала целовать: нос, щёки, скулы, губы и подбородок. И страстно, и нежно, и немножко грубо – покусывая, но тут же зализывая маленькие невидимые ранки. Он выдыхал её имя и сипло, гортанно стонал ей в губы, и от этого она распалялась лишь сильнее. Она чувствовала его напряжение, чувствовала, как он упирается в неё и, дразня ещё больше, задевала то кончиками пальцев, то бедром, то позволяла им обоим чуть больше и оказывалась так близко, что прелюдия могла бы закончится прежде, чем они бы успели насладиться ею. И всё же оба они были слишком уставшими, слишком голодными друг до друга. В какой-то момент Стефан, обхватив её за ягодицы, настойчиво потянул на себя. На этот раз сопротивляться не стала уже она, и в мгновение их общий стон осознания близости друг друга сплёлся с секундами, с темнотой осенней ночи.

Он погладил её по бёдрам, от коленок и выше, потом обхватил груди и сжал их – сильно, но так, чтобы не причинить боли. Она была прекрасна: мягкая и женственная в этом свете ночника, падающего теперь на её лицо, на шею, ключицы и живот. Приоткрытые губы, изгиб шеи и тонкие руки, округлые груди с тёмными ореолами сосков, узкая талия… Разве мог он не любоваться ею? Разве мог желать другую женщину: не такую сложную, не такую колючую, не такую откровенно-страстную и искреннюю в поступках? Прошлое казалось ему странным хитросплетением тропок, созданных лишь для того, чтобы привести его в эту ночь, к ней, к его Алисе. Она раскачивалась на нём в ритме, созданным самой вселенной, самой природой, и он знал, что нет на свете ничего более правильного, чем каждая их новая встреча, каждый миг, приведший их в эту точку – точку отсчёта.

Ещё одно движение, ещё и ещё… Кожа Алисы стала влажной, на груди и лбу выступила испарина. Ещё и ещё… С губ её сорвался громкий протяжный стон, мышцы стали быстро сокращаться. Стефан не сдержал усмешку. Такая прекрасная, такая… его. Чтобы догнать её, много времени ему не потребовалось. Движения навстречу, влажные простыни, и её новый вскрик, новая волна, схлестнувшаяся с той, первой. И снова его руки, его губы и мягкий, горячий, сиплый шёпот на французском:

– Je t'aime, Alice*.

Ночь была на удивление лунной. Дождь кончился, и теперь на небе можно было различить желтоватый диск луны и звёзды. Алиса и не помнила, когда в последний раз видела звёзды в небе над Москвой. Тёмное полотно – удел больших городов. Но этот день, эта ночь…