Обратная сторона Соляриса

Атеист и рационалист Сарториус – Солоницын, сыгравший Андрея Рублева в одноименном фильме, – еще более свой, солярийский. Хотя внешне именно он держится самым отчужденным, большим «штольцем», чем европеец Крис.

Кто-то возразит, что в советских фильмах все роли, включая иностранцев, играют местные актеры, и не все ли равно. Но когда Соломин играет Ватсона или чернявый Калягин играет «белокурую бестию» из гестапо, то получается театральная условность. А когда нужно раскрыть прочувствованное из романа-притчи, то все нюансы эмоционального восприятия соседей по цивилизации и переходных типов имеют значение.

Кстати, если уж зашел разговор, то участие хороших прибалтийских актеров российской театральной школы в экранизациях книг западных авторов сыграло немалую роль в приближении «перестройки» и открытия России жгучим западным ветрам.

Собственно, вот так – в обсуждении образов любимых актеров мы дошли до важного вопроса о наличии притчи в сюжете фильма. У Лема, в параллельной части нашего диптиха о двух «Солярисах», мы такую притчу нашли и обосновали. Обнаружили не только диалог европейских духовных течений, но и в более широком, чем замысел Лема, контексте нашли женские образы двух стран – Польши и России.

Но если сюжет романа-притчи Лема можно прочитать сразу в двух контекстах – европейском и мировом, то логично предположить, что он имеет проекцию не только в европейской истории, но и в соседней русской цивилизации. Этот преобразованный сюжет притчи является основой для картины русского гения – рабочая гипотеза, которую придется обосновать двумя способами. Первый способ – сопоставление образов сюжета фильма с субъектами и поворотами истории нашей цивилизации.

Собственно, исторически «прибытие Криса», включение Прибалтики в Российскую империю случилось после смерти византийской православной ипостаси цивилизации вследствие «стыда» и внутреннего раскола. Затем бережно сохраняемое, но хладное «тело» (корпорация) помещено под надзор и попечение государства. Тем не менее, из глубины веков образ деятельного Русского православия продолжает вещать и влиять на события. В этом состоит и роль Гибаряна в фильме.

Ученый Сарториус в фильме фактически живет в лаборатории, скрытой от нас, но прорыв «гостя» – карлика навевает образ Кунсткамеры. Да и в жизни соединение и подчинение византийского наследия европейскому рациональному духу произошло в Санкт-Петербурге. Доказывать сегодня в России не нужно, что «питерские» являют собой отдельное от прочей России социально-духовное явление. Можно лишь особо заметить духовную связь с европейским масонством. Для этого достаточно взглянуть на символический треугольник в плане города, родившегося вместе с регулярным масонством.

Снаут, как образ еврейства, тоже имеет важные отличия. Во-первых, он в глубине души все же свой, ибо Хазария и будущая лимитрофная «черта оседлости», хотя и взошли на «фарисейской закваске», но в своей основе имели тот же «этнический субстрат», что и будущие славянские, тюркские, кавказские народы большой России.

В сюжете фильма Снаут надолго исчезает из фокуса, присоединяясь к остальным позже, как еврейское движение вернулось в состав России после присоединения западно-русских земель, Прибалтики и рождения Северной столицы. Причем этот Снаут под влиянием среды теряет привычные черты, становится не только ироничным, но и вполне светским, с тонким чувством юмора. Чего стоит одна фраза «Никак не привыкну к этим воскрешениям» в устах Агасфера.

Однако доказательным наш способ толкования притчи будет, как и в варианте Лема, если мы найдем внутри русской цивилизации страну с таким же сложным сюжетом истории, как у Польши. Впрочем, такое зеркальное отражение увидеть легко. Великое Княжество Литовское было русским государством в брачном союзе с литовской династией (прибалтийским Крисом). Первое западно-русское государство умирает от нелюбви своей династии, вовлеченной в круг католической политики. Это та часть сюжета, которая лежит за пределами картины, но обсуждается героями.

Второй раз западно-русское государство Белоруссия рождается уже в ходе Великой Русской революции и эта республика должна все время не упускать из вида своих прибалтийских визави. Заканчивается недолгая жизнь «второй Хари» европейским вторжением и смертоубийством, в котором, увы, прибалты приняли посильное участие, больше из страха, чем по злобе.

Наконец, третья западно-русская республика, возрожденная после недолгой ночи оккупации, вроде бы та же самая, да не та. На ее гербе нет надписей на польском и идиш, у нее другие границы, как и у послевоенной Польши, а главное – она воссоединилась общей границей с поздоровевшей Литвой. После обретения самостоятельности, роман Беларуси с Литвой не только продолжился, но и является основной линией внешней политики.

Однако, как и в соседней Польше, в политике Беларуси звучат вполне суицидальные мотивы. Для Польши – это катастрофа польского «борта №1» в апреле 2010 года, для Беларуси – «выборы» декабря 2010 года, породившие жесткий системный кризис.