Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Совсем неожиданно нас навестил в Остхейме дядя Федя. Он приехал в новой, красивой военной форме. На воротничке его блестели три красные шпалы, на боку, в кожаной кобуре, висел револьвер. Его сапоги были из мягкого хрома, на нем была также серая шинель из тонкого сукна.

Дядя Федя окончил свое образование в Академии Красной Профессуры, и теперь его направили политическим руководителем в армию. Он был молод и красив, и я тайно восхищалась им. После того как мы видели его в последний раз, он как будто возмужал и стал крепче и сильнее. Теперь он часто смеялся, и в его темных глазах сверкали искорки.

— Ну, братишка, — говорил ему отец, — ты мне здесь всех красавиц переполошишь. Почему ты не женишься?

— А я не нашел еще никого, на ком мог бы жениться, — отвечал дядя, улыбаясь. Услышав это, я обрадовалась: «Когда я вырасту, дядя Федя влюбится в меня и мы поженимся», — думала я.

Но дядя Федя гостил у нас только неделю. Две другие недели он хотел провести на родине, то есть посетить наши родные места. С ним уехала и мама. Отец работал и не мог отлучиться. Мы остались одни. За нами ухаживала наша соседка, жена секретаря отца. Но та неделя, когда у нас гостил дядя, осталась для всех нас, детей, незабвенной. Он много шутил с нами и играл в разные игры во дворе. Каждое утро он упражнялся на турнике, который был во дворе. Он и нас учил упражняться, и мы весело подражали ему. А вечером он присоединялся к нам, и мы все вместе гоняли нашего кота Ваську, который воровал куриные яйца в сарае. Однажды дядя и мама пошли на наш местный базар. Дядя в своей красивой военной форме сразу же обратил на себя внимание всех женщин. И сразу же все узнали, что он брат отца. После посещения базара к нам вдруг начали заходить разные женщины по разным непонятным причинам. Все они смотрели на дядю и смеялись его шуткам. А вечером отец дразнил его тем, что он действительно взбудоражил всех местных красавиц. Я же еще больше гордилась дядей, — моим будущем мужем.

После возвращения мамы и дяди из поездки «на родину» дядя все же остался у нас еще несколько дней. Но теперь он был совершенно иной, он как-то внезапно изменился, и мы не понимали почему. Теперь он редко смеялся, был задумчив, молчалив. Он часами разговаривал с мамой, а когда кто-нибудь из нас, детей, входил в комнату, разговор сразу же прекращался. Но я догадывалась, что они говорили о «родине».

— Ну, как же в деревне, мама? — как-то спросила я.

— Плохо. Ты бы ее не узнала. В нашем доме живут какие-то колхозники. Сад почти вырублен. Каменный забор почти весь растаскан. Все изменилось.

— А знакомых и соседей ты видела?

— Почти никого. Многие умерли с голода. Другие переехали в город, неизвестно куда. В селе много новых людей.

Все это было сказано с печальным лицом. А дядя все молчал. Через три дня он уехал, а наша жизнь приняла свой образ, пока не настал 1937-й год…

Арест отца

Все началось с весны. Почти каждый день отец приносил домой кипу газет и все читал и читал. Иногда после чтения он что-то обсуждал со своим секретарем-соседом, и на их лицах я замечала какую-то не то тревогу, не то печаль. Даже во время еды отец не разлучался с газетой, и со временем в его лице появилась какая-то неуверенность в чем-то. А газеты каждый день приносили новые сенсации об арестах «врагов народа», о разоблаченных троцкистах, которые наказаны Высшим судом страны и приговорены к расстрелу или ссылке в Сибирь. Люди еще не совсем отделались от шока, когда в начале 1936-го года объявили, что арестованы Зиновьев, Каменев, Евдокимов. Это были верные соратники Ленина. Позже их расстреляли. А когда осенью того же года удалили Ягоду, который был Наркомом Внутренних Дел, и на его место назначили Ежова, — все вздохнули легче. Хотя он был до того никому не известен, по крайней мере, широким массам, все надеялись, что сумасшедшие аресты прекратятся. Но эти надежды не оправдались. Целая цепь процессов против «шпионов», «диверсантов» и «врагов народа» возобновилась еще с большей силой. Еще каждый помнил Кирова и Куйбышева. Ходили странные слухи о смерти Горького — говорили, что его отравили по приказу свыше. Никто не верил, что старые революционеры — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин — были преступниками, заграничными агентами. Фантастические детали о «признаниях» этих преступников были напечатаны целыми страницами в газетах. Они вызывали у людей не только недоразумение, но и замешательство, и неуверенность в том, что все это нужно для того, чтобы строить коммунизм.