Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

К осени 1937-го года начались аресты и в Остхейме. Сначала арестовали всех главных членов партии, затем удалили Дымова, директора совхоза. После его ареста поднялась суматоха: НКВД начал искать его жену, которая вдруг пропала неизвестно куда. Оказалось, что сразу же после ареста мужа она получила паспорт на свою девичью фамилию и уехала из Остхейма. Девушка, которая работал в НКВД в паспортном отделе, подверглась за это кратковременному аресту тоже. Ее допрашивали, но, очевидно, она ничего не подозревала, когда выдавала паспорт жене Дымова. У Дымовых не было детей. Они занимали чудную дачу рядом с домом, где находилась наша квартира. Я помню, как однажды я рвала груши рядом в садике. Вышла приветливая старушка, которая работала в доме Дымовых, и пригласила меня на чашку чая. Когда я вошла в дом, я была поражена чистотой и красотой вещей и изяществом обстановки в этом доме. Конечно, старушка заботилась о чистоте и порядке. Мебели было немного. Но на полу лежали дорогие ковры и на стенах висело несколько интересных картин. Везде было много цветов: они стояли на широких подоконниках, на полу и на специальных этажерках. Жена Дымова была элегантной женщиной, хотя и не отличалась особой красотой. Она очень мало вращалась в районном обществе и часто бывала в отъезде. После ареста Дымова их дачу и все, что в было в ней, конфисковали. А старушку выдворили, и она ушла неизвестно куда.

В этом году, осенью, должна была состояться районная олимпиада народного творчества. Еще с Никополя я не забыла балет и здесь, в Остхейме, часто принимала участие в разных школьных и местных выступлениях. От нашей школы меня первую выдвинули танцевать. Я готовила часть из «Умирающего лебедя», который был одним из самых трудных, но в то же время самым любимым моим танцем. В маленьком местечке, как наш Остхейм, вряд ли кто знал этот танец, и я спокойно могла рассчитывать на успех.

Олимпиада состоялась в районном клубе, в два часа дня. Когда настал долгожданный день, мама особенно тщательно крахмалила и гладила мой костюм. Отца не было дома, и мы ожидали его к 12 часам из командировки, куда он поехал три дня тому назад. К полудню приехал отец. Но не успел войти в комнату, как к нам ворвались шесть милиционеров и сказали, что отец арестован. Мама бросилась в плач. Мы, дети, совершенно онемели и в недоумении смотрели на милиционеров, которые метались по квартире и рылись во всех уголках, делая обыск. Один из них схватил мой балетный костюм и спросил:

— Что это?

Мама объяснила ему, что дочь принимает участие в олимпиаде. Он швырнул костюм на пол. Я подбежала, схватила его и прижала к себе.

— Ну, пойдем! — сказал один из милиционеров отцу.

— А что же с олимпиадой? — спросила мать, прощаясь с отцом.

— Пусть идет, — ответил отец, — это какое-то недоразумение, меня через час выпустят, я буду на олимпиаде.

Когда уводили отца, соседка испуганно смотрела в окно и плакала. Он был добрый, искренний человек, его все любили. Мы надеялись и верили, что отец скоро придет обратно.

Наш дом был как раз напротив клуба. Уже был слышен шум съезжающихся автомашин и говор людей, направляющихся в клуб. К двум часам зал был переполнен. Сидели и стояли по сторонам и у прохода. Окна и двери были раскрыты, и около них с улицы толпились люди. В первом ряду за столом сидело жюри: по окончании олимпиады лучшим участникам должны были присуждаться премии. Первый приз — определение в высшую школу искусств.

Мой номер был не скоро, и я сидела среди зрителей. Помню, что я невнимательно слушала, как декламировали стихи о Сталине, о родине, пели песни, выступали музыканты со скрипкой, гармошкой. Время от времени я посматривала на дверь — моего отца все еще не было. Подходила моя очередь. Я быстро ушла домой, надела костюм и возвратилась на сцену. Раздалась музыка, и я вылетела на сцену как птица. Я больше не волновалась. Я чувствовала, что танцую хорошо. Все мои чувства слились с музыкой. Мельком глядя в зал, я видела жадно устремленные на себя глаза зрителей. Они вытягивали шеи, приподнимались, чтобы лучше увидеть; их глаза блестели от удовольствия. Но среди них я не видела милых глаз отца — он не пришел.

Танец кончился, и меня приветствовала буря аплодисментов. Не успела я скрыться за кулисы — навстречу мне бросился конферансье, один из наших школьных учителей.

— Вот кто получит первый приз! — он пожал мне руку. Меня несколько раз вызывали. Пришлось танцевать еще раз. Когда я закончила, лицо мое было печально. Улыбаться, как нас учили в балетной школе, я не могла. Первый приз получил юноша за сочиненное им стихотворение о Сталине. Из нашего местечка получила премию дочь местного прокурора за танец «Яблочко».

Помню, как негодовали зрители. Когда расходились домой, они громко говорили между собой, как несправедливо распределили премии. Музыкант, который играл на скрипке, подошел ко мне и сказал:

— Лучшая награда — громкие аплодисменты! Ты была лучше всех, и ты заслужила первый приз.