Обратный отсчет

«Нельзя терять время… Посмотрим, может, здесь есть чем еще разжиться», – решаю я, окидывая взглядом «бомбарь».

Ощущая себя заживо погребенным, осторожно перебираюсь через трупы. Подползаю к тому месту, где убитый мной каннибал выронил фонарь. Шарю рукой по полу. Вскоре пальцы нащупывают округлый обрезиненный корпус с характерным выступом. Удача мне наконец улыбнулась: повезло найти так называемый «вечный» динамо-фонарь. В течение минуты методично кручу откидной рычаг, а затем щелкаю выключателем. Бледный луч одного из трех светодиодов заливает подвал призрачным сиянием, позволяя как следует осмотреться. При виде всех этих тел в голову приходит только одна мысль: «Скотобойня».

Трупы беспорядочно навалены один на другой. Лица уже выедены. Сколько же их здесь! Видно, долго таскали. Если бы не холод, то могу себе представить, какой бы здесь стоял запах. Кажется, что мертвецы смотрят на меня, изучают, обвиняя в нарушении их покоя.

Подползаю к телам ребят из моего отряда. Каннибалы не успели снять с них одежду и выпотрошить рюкзаки. Мысленно попросив прощения, обыскиваю товарищей.

Еды нет, твари утащили все. Нахожу лишь фальшфейер, «эфку» и пару ВОГов. Даже после смерти ребята продолжают мне помогать! Простят ли они меня когда-нибудь, а?

Нет времени жалеть себя. Продолжаю поиск. Мне опять везет – на дне рюкзака Хрома пальцы натыкаются на пригоршню патронов. Вынимаю их. «Пятерка». Внимательно рассматриваю их, подсвечивая себе фонарем. Большинство обычные, но штук пятнадцать, судя по маркировке кончика пули зеленым лаком, трассирующие. Больше ничего. Мысль о том, что каннибалы могли проморгать автомат с боезапасом, не дает мне покоя. Кроме как вмешательством старухи из видения это объяснить нельзя. Но с какой целью она это делает? Кто она? Почему мне так знакомо ее лицо? Ответов пока нет.

Устроившись возле стены подальше от тел, я начинаю набивать автоматный магазин. Щелк, щелк, щелк – три обычных. Щелк – трассирующий. Пальцы привычно вставляют патроны, уверенно, как меня учили, словно я нахожусь на стрельбище, а не гнию, заживо погребенный с кучей трупов.

«Живым не дамся, – злобствую я. – Вот только… застрелиться могу не успеть. А если и успею, то не хочу, чтобы тело сожрали. Что же делать? – перевожу взгляд на ВОГи. – Даже если зарядить один в «обувку», то второй выстрел, я, скорее всего, сделать не успею. Хотя… – после всего, что произошло, я на удивление легко принимаю эту идею. – Надо подорвать себя, да так, чтобы побольше тварей захватить с собой. – Смотрю на гранату. – Если скрутить ее и гранатометные выстрелы вместе, то должно сработать».

Плевое дело – смотать вместе изолентой пару ВОГов и «Ф-1» так, чтобы рычаг гранаты остался свободным. Сказано – сделано. Чуть подумав, разгибаю усики у предохранительной чеки и привязываю к кольцу гранаты шнур, связанный из двух шнурков от ботинок. Прячу «адскую машинку» в рюкзак, надеваю его. Шнурок перекидываю за спину, с левой стороны, пропустив через лямку «разгрузки» под левую руку. Теперь, стоит лишь дернуть за него, как произойдет взрыв.

Осознание того, что за спиной в буквальном смысле этого слова «притаилась смерть», бодрит. Терять мне нечего. В голове словно проясняется. Странное чувство возникает, когда страх остался где-то там, позади. Точно, решив умереть, я перешел некую грань, можно сказать, переродился. Мне хорошо знакомо это чувство. Оно такое же, как когда-то там, в подвале Эльзы, где я оказался еще пацаном…

«Теперь я знаю, что чувствует…» – какое там было слово?

– Камикадзе хренов, – произношу я, с трудом разлепляя схваченные кровавой коркой губы.

Снаружи, скорее всего, уже настал день. В дверь колотить перестали. Я наслаждаюсь звенящей тишиной. Жутко болят раны. Укусы волкособа так просто не проходят. Судя по жару и пульсирующей боли – началось заражение. Все плывет перед глазами, голова кружится. Несмотря на то, что я «зарядился» первитином по самое не могу, безумно хочется спать. Глаза закрываются. В окружении сонма заблудших душ я медленно проваливаюсь во мрак.

* * *

Я вижу лица погибших друзей. Лось, Краб, Хром, Рентген. Они сжимают оружие. Их глаза смотрят на меня, губы что-то беззвучно шепчут. Они протягивают руки, хотят дотронуться до меня.

Но я, влекомый странным потоком, призраком взмываю вверх. Приятный ветерок холодит лицо. Я лечу над Подольском, чтобы оттуда, с высоты, увидеть, как подо мной проплывают дома и дороги. Вдалеке виднеются утопающие в зелени леса. Люди спешат по своим делам. Молодые мамы везут коляски. Дети играют, носятся на роликовых коньках и велосипедах по парковым дорожкам. Их смех долетает до меня, отзываясь в душе чем-то давно забытым. Простой детский смех, утерянный навсегда.

Вдруг раздается один длинный и два коротких гудка. Эти звуки рвут душу на части. Ребятня и взрослые – все как один задирают головы, следя за инверсионным следом в небесах. Белый тонкий росчерк в синеве. Кажется, что сама природа затаила дыхание, ожидая неизбежного. Стих ветер, птицы перестают петь. Лишь надрывный вой сирены разносится над обреченным городом.