Обратный отсчет

Я замираю в небесах, отчетливо слыша, как доносится из громкоговорителей:

– Граждане! Внимание, внимание! Объявлена воздушная тревога!

Время останавливается. Вспышка! Словно видишь рождение второго солнца. Знойный летний день в мгновение ока сменяется адской жарой. Те, кто видел зачин ядерного взрыва, вскидывают руки, закрывая уже выгоревшие глаза. Нервная система не поспевает за скоростью распространения светового излучения.

Слышится нарастающий гул. Ураганный поток ветра сбивает с ног людей, валит деревья, высаживает окна. Машины, обездвиженные электромагнитным импульсом, вспыхивают факелами. А вдалеке, где-то за городом, поднимается уродливый гриб ядерного взрыва, всасывающий в себя грязь и обломки умирающего мира.

Те, кто смог выжить, потом завидовали мертвым. Я вижу обугленные лица, кровоточащую обожженную плоть. Серые фигурки бредут вдоль дорог, стараясь укрыться от невидимой радиоактивной смерти, проливающейся им на головы в виде черного дождя. Пепел, тихо опускающийся с небес, скрывает под серыми хлопьями трупы.

Мертвецы смотрят на меня провалами выжженных глазниц. Тысячи потерянных душ.

Я падаю, ветер свистит в ушах. Земля все ближе, она точно притягивает меня. В последний момент, когда меня должно размазать по остекленевшей поверхности, почва неожиданно раскалывается, позволяя моему эфемерному телу падать все ниже и ниже, туда, где начинается наш рукотворный ад образца две тысячи тридцать третьего года.

Не хочу видеть мир настоящего, но чьи-то пальцы с силой раскрывают мне веки. Слышу голос, который говорит мне: «Иди и смотри!» И я смотрю.

Лица, тени, голоса, шепот. Трясущиеся руки стариков. Худые дети беззвучно играют на бетонном полу. Женщины, обвязавшие головы серыми платками, – так теплее и не видно проплешин.

Разведчики возвращаются с задания. Они присаживаются к «буржуйке», тянут руки к пламени. В этом есть что-то первобытное – от инстинкта охотника. Вести неторопливую беседу, чувствуя запах дыма, слыша треск дров.

Убежище, где мы навеки заточены, – это наш мир и наше проклятье. Прошлое, нахлынув, погружает меня в пучину воспоминаний. Я помню, как какой-то мальчик, покачиваясь, идет вдоль стены коридора. Серые краски ему опостылели. Он замирает перед гермодверью.

– Нельзя, малыш, – произносит чуть хрипловатый голос.

Паренек оборачивается. Рядом с ним на культях, замотанных в целлофановые пакеты, стоит Палыч. Они смотрят друг другу в глаза. Вынув изо рта нещадно чадящую забористым самосадом трубку, Палыч вновь повторяет:

– Нельзя, малыш, – и грозит пальцем с почерневшим ногтем. – Там смерть!

– Но я хочу! – упорствует мальчишка. – Хоть одним глазком глянуть! Напоследок…

Палыч, вздыхая, качает головой:

– Вырасти для начала, а там посмотрим…

Он берет ребенка за руку и уводит за собой, шаркая обрубками ног по бетону.

Я смотрю им вслед, понимая, что это уходит моя жизнь: прошлое, настоящее, будущее.

Мальчик, обернувшись, смотрит на меня. Что он видит? Призрака?..

Фигуры тают в серой хмари, среди теней, выныривающих из каждой щели. Каннибалы. Их рты раскрываются, обнажая остро отточенные зубы, руки тянутся к ребенку, и за секунду перед небытием, я взглянул на тварей его глазами, почувствовав весь ужас, охвативший маленькое сердце.

Головоломка последних часов сложилась воедино. Страх перед будущим исчез. Теперь я знаю, зачем прошел весь этот путь.

– Тень, просыпайся! – крик из безумного далека врывается в истерзанный разум, сметая все преграды, вышвыривая в настоящее.

Открыв глаза, я замечаю, как перед моим лицом истаивает призрачный образ старухи.

– Понял, для чего ты здесь? – спрашивает она.

Я киваю.

– На тебе замкнется круг. Прощай…

Голос исчезает, сменяясь металлическим грохотом сверху. Подняв голову, я вижу, как металл вентиляционного короба изгибается под тяжестью ползущих в нем каннибалов.

Пальцы сжимают автомат. Медленно ведя стволом по коробу, я шепчу:

– Ну, идите, идите сюда, уроды. Мне есть чем угостить вас.

Липкий пот заливает глаза. Все двоится. Мне жарко. Хочется содрать с себя одежду, кожу и кататься по холодному полу, сбивая запредельную температуру. Беру себя в руки. Едва тонкую жесть вентиляционной трубы вспарывает нож, открываю огонь.

Сумрак «бомбаря» разрывают частые вспышки. Трассеры, оставляя за собой ярко-красный росчерк, пробивают короб. Из отверстий обильно льется кровь – кажущаяся почти черной в тусклом свете фонаря. Крики, стоны и мат заполняют помещение.

Автомат, превратившись в живое существо, становится продолжением рук. Точно огненным хлыстом я провожу стволом от начала и до конца вытяжки. Тонкий металл, не выдержав, раскрывается, как утроба матери, исторгая скрюченные тела. Судя по их размерам – в вентиляцию отправили «молодых».

«Перезарядка, – отмечаю про себя. – Последний магазин. Тем лучше для меня – скорее развязка».