Обратный перевод

Восстановим некоторые факты. «Сонмище нигилистов» было вторым существенным выступлением в печати начинавшего тогда фило-софа-эстетика Н. И. Надеждина (1804–1856)[12], — первым была статья «Литературные опасения за будущий год», опубликованная в ноябре 1828 года в том же «Вестнике Европы» и переизданная в единственном новом издании статей Надеждина, замечательно подготовленном Ю. В. Манном[13]. «Сонмище нигилистов» напечатано в том же журнале в январе 1829 года и с той поры никогда не переиздавалось. Ранний Н. И. Надеждин связал свою судьбу с «Вестником Европы», выходившим под редакцией М. Т. Каченовского; дни журнала были уже сочтены, а позиция его редактора была достаточно архаичной и двусмысленной. Как можно сейчас видеть, начав сотрудничать в журнале, Надеждин вполне отождествил свои взгляды с направлением журнала и внутренне был вполне готов к тому, чтобы это сделать. Что это значило? Прежде всего надо было проводить антиромантическую линию, какая была на- j чата в журнале еще в 1819 году, на заре русской дискуссия о романтиз- ' ме, и такая линия, как можно предположить, отчасти соответствовала личным эстетическим взглядам Надеждина, в позднейшей деятельности которого можно небезосновательно усматривать тягу к известному опосредованию классического и романтического[14]". Это влекло за собой, далее, однозначно негативистское отношение к немецкой идеалистической философии и эстетике, к Шеллингу и его школе, и вот это второе обязывало Надеждина в еще большей степени, чем общая антироманти-ческая установка, по той причине, что как серьезный эстетик он не про-

ходил и не мог проходить мимо немецкого идеализма, мимо школы Шеллинга, у которой учился и из которой черпал свои познания. И, наконец, третье: участвуя в журнале, Надеждин должен был поддерживать и некоторые специфические приемы принятой тут критики, разделять ее тон. Вот об этом последнем приходится говорить с глубоким огорчением, потому что приемы заведенной тут критики совершенно не чуждаются самой низкопробной пошлости, распущенности и развязности — все это оставило тяжелейший след в русской публицистике XIX столетия.

Ранние работы Н. И. Надеждина при всей их талантливости вполне носят на себе печать его решения — двигаться в фарватере «Вестника Европы». Надеждин осмеивает гениальничанье адептов романтизма, романтической эстетики и мысли, но только делает это при помощи грязных средств и приемов, которых ничуть не гнушается. Приглядимся к этому.

Вот как передавал Н. Г. Чернышевский «сюжет* надеждинского «Сонмища нигилистов»: «На Васильев вечер, накануне того дня, когда солнце поворачивает на лето, в тот вечер, когда на Руси гадают о будущем, выходит Надоумко из беспорядочного сонмища, где все кричат, под хлопанье пробок, о талантах друг друга. Все упоены чадом взаимных похвал своим дивным произведениям, все толкуют о пустяках, все кричат о том, чего не понимают; он идет домой, грустно думая об общем ничтожестве всей этой превозносимой литературы»[15]. Действительно, Надоумко, именем которого Надеждин подписывал свои ранние статьи, оказывается на вечере гениальничающих поэтов, куда приходит под чужим именем и где его радушно встречают, — наставителем всего кружка выступает тут некто Чадский (фамилия его, — конечно, рефлекс гри-боедовского Чацкого), который, пока «экс-студент». Надоумко присутствует здесь, и произносит свой почти не прерываемый, весьма высокопарно звучащий монолог. Этот монолог — под хлопанье пробок — мешает, собственно, хвалить друг друга, превозносить произведения друг друга, отзываться о них, тем более толковать о пустяках и кричать о том, чего не понимают, — однако, справедливости ради надо сказать, что Надеждин хотел бы составить такое впечатление о вечере. Не слишком, видимо, глубокая мысль автора сводится к тому, что весь поэтически-романти-ческий восторг объясняется всего лишь и исключительно воздействием спиртного! («Лихорадочный озноб!.. Не прикажете ль рюмку водки?..

<____> Его былоб не худо сюда, для поддержания поетической горячки.

Меня уже бросает в жар вдохновения…»[16]; «Я примечаю, что Ераст Фи-лимоновичь в постоянных потугах. Почему же бы доброму хозяину новым стаканом пунша не помочь разрешиться от драгоценного бремени?…»[17]). Все низкое неприличие такой темы по-настоящему становится понятно тогда, когда мы узнаем, в чем заключается монолог Чадского.

Эта его речь — не что иное, как монтаж (или коллаж) кусков из трех текстов, опубликованных в журнале Николая Полевого «Московский телеграф» в номерах 19, 20 и 21 за 1828 год (октябрь-ноябрь), причем последний номер цитируется лишь в одном месте. Вот примерно, как строится эта речь: