упырями срока. Вваливаюсь к ихнему директору. Прогу на директорский комп
нужно было заливать. В кабинете два стола буквой Т составлены, за
«перекладиной» восседает рыжий хомяк в галстуке. Морда насупленная.
Приступаю к работе. Нервы он мне тогда измотал от души. Не уходит никуда,
жаба, и зырит, что я у него в компе вышариваю. И вопросы подозрительные
задает. Ну, вымучил, наконец, я свою работу, от его стола откатился и
направился к своей сумке, документы доставать. Упырю на подпись. Акт о
выполненной работе, акт поставки, договор, то, се. И оно все это у меня почему-
то на самом дне оказалось. А сумку, для справки, на стул поставить он мне не
разрешил, подонок. Побоялся, что я ему чистые поверхности дорожной грязью
изляпаю. Сумка у меня была обычная, спортивная, но объемная, чтобы, в
случае чего, белок-мутантов перевозить. И вот полез я в нее, присев на
корточки возле торца. Выложил на край журнал, подумал, что хорошо ведь, что
не забыл, а то этот крендель и накляузничать может. А ему не передаю, рано
еще. Потому что он еще подписи свои нигде не поставил. Поверх журнала
выкладываю коробку, которую мне пацаны вручили. Снова ныряю. А когда я
голову задрал с актами в руках, то увидел, что этот гоблин так неспеша
пододвигает мой подарочек к себе и начинает его рассматривать. И тут как раз
его главная бухгалтерисса входит, какой-то свой вопрос решить. Директор берет
в руки нож для бумаги и вскрывает не принадлежащую ему коробку. Я конечно
офигел, а потом понял, в чем дело: она упакована как была? Вся в логотипах,
поэтому клиента понять можно. Вот наш клиент открывает коробку, и я, и он, и
все мы трое видим, что в коробке размещен непонятный глянцевый сверток, а
рядом втиснут пластмассовый брусок с полкирпича с двумя кнопочками. Как
нормальный мужик, директор на сверток внимания не обратил, а сразу взял в
руки брусок и стал жать на кнопки, после чего послышался щелчок и глухой
размеренный звук, наподобие шипения. Тут я заметил, что от него тянется
тонкий шланг к тому самому глянцевому свертку, и шланг этот начинает
ритмично подрагивать. Брусок пыхтит. До меня доходит, что это есть не что
иное, как насос со встроенным аккумулятором. Это все я как бы автоматически
про себя отмечаю, однако с места не двигаюсь и звуков никаких не издаю. Мы
замерли, как суслики, ждем чего-то. Не прошло и трех минут, как вместо свертка
на столе у начальника образовалась голая негритянка с белыми волосами. В
натуральную, практически, величину. «Падлы! – подумал я про пацанов. А сам
сползаю ближе к сумке, чтобы ползком достичь двери и рвать когти как можно
скорее. Посмотрел снизу на главбухгалтериссу, и меня чистый ужас охватил.
Лицо у нее такое сделалось, что вам, коллеги, такого лучше не видеть никогда.
Сейчас, думаю, заорет, люди сбегутся, прибежит охрана. Кранты, вот ведь
вляпался, теперь точно уволят. Но сначала упекут за хулиганство. А «хомяк»
взял безобразие за подмышки, покрутил туда-сюда и говорит довольно: «Ну, что
ж, молодцы, юрисконсультовцы. Наконец что-то нормальное презентовали. От
белок этих выворачивает уже. Одену ее посмешнее и поставлю у входа визитки
на поднос собирать».
Застолье грохнуло хохотом. А Надежда подумала: «Хороший у Катюхи
начальник, повезло ей».
Потом молодежь налаживала музыкальный центр, который притащил из
своей серверной тот же Валера. А пока подсоединяли шнуры и спорили, где
лучше разместить колонки, бригадир наладчиков Леня Кучеренко достал гитару
и начал перебирать струны, склонив голову к деке и слушая звучание ладов.
Вокруг него сразу же собралось несколько человек, кто-то сказал: «Спой, Лень»,
но он отложил инструмент на соседний стул, потянулся с ленцой и проговорил:
«Может, попозже и спою».
Все снова разбрелись, а гитару взяла Надя. Она спросила Леню:
«Можно?» Он пожал плечами, но не ушел, остался бдительно сидеть рядом.
Надя погладила лаковый корпус кончиками пальцев, которые вспоминали
радость владения инструментом, перехватила гриф и легко коснулась струн.
Из-за общего гама Лапин сначала подумал, что радио включили, бардов
передают, а потом увидел, что это за бард. Его недавняя «невеста» играла на
гитаре, и играла, кстати, весьма прилично для женщины. И пела. Ивану стало
любопытно, и он подошел ближе. А почему нет? С самого старта мероприятия
он делает вид, что они не знакомы, а это ненормально. Со всеми он знаком, а с
начальником патентного отдела почему-то нет.
На окруживший ее люд она не смотрела, а смотрела только на свои
пальцы, перебегающие по грифу. Песня грустная и не современная. Он
прислушался.
В пустынных аллеях парка,
По улицам мокрым и зябким,
По гулким лесным палатам,
Окрашенным в цвет заката,
Тревожа речную просинь,
Гуляет старушка-осень.
Хозяйкой гуляет осень.
Устав от жары и света
Неугомонного лета,
Земля о прохладе просит
Эту добрячку осень
И молит дождю пролиться
На утомленные руки.
О новой долгой разлуке
Кричат, печалятся птицы.
– Красивая песня, – произнес уважительно Лапин, когда Надежда
закончила петь.
Он знал, что женщин надо хвалить. Тогда они делаются добрее и мягче.
– А как она называется? – выдал он еще одну порцию лести, придав ей