Образ мира в тексте и ритуале

Нестандартная форма водяновка в формуле черт с чертовкой, а водяной с водяновкой [ВЗ: 33] явно носит инерционный характер и навеяна «нормальной» для женского коррелята к черт формой чертовка; так же форма колдуница в ряду «Ни еретик, ни еретица, ни колдун, ни колдуница» [там же: 42] (то же [ВЗ: 221]) построена по модели еретица, закономерного деривата от еретик (от колдун должно быть колдунья, ср. в других текстах: «От колдуна, от колдуньи, от шептуна, от шептуньи» [там же: 45]; «От колдуна, от ведуна, от колдуньи, от ведуньи» [там же: 221]; «От еретика и еретицы, от колдуна и колдуньи, от вещуна и вещуницы» [там же: 285]); в другом тексте встречаем «инерционные» формы еретник, еретница, образованные по образцу соседних «правильных» форм клеветник, клеветница [там же: 211]. Ср. еще: «сестра Дарья да Марья, да сестра Ульянья» [там же: 63] (инерция формы имен на – ъя). По аналогии с «правильной» уменьшительной формой водица от существительного жен. рода вода образуется «неправильная» уменьшительная форма пепелица от слова муж. рода пепел: «Волос, ты волос, выди на ржаной колос с раба Божия (имярек), либо на пепелицу, либо на теплую водицу!» [там же: 92][71]. Отглагольное имя хоть к хотеть испытало притяжение сущ. плоть в выражении «против женския плоти и хоти» [там же: 130]; ср. «Вынимает из меня хоти-плоти» [РЗЗ: 712]. В завершающей заговор формуле-закрепке «Замкну замки замками, заключу заключи ключами, твердейшими словами» [ВЗ: 18], помимо магической тавтологии, содержится пример инерционного, обязанного контексту и параллелизму существительного в вин. и. ми. числа заключи (< замки). По образцу растреклятый образованы «усилительные» прилагательные от поганый и окаянный: «Глаголю тебе, разсыпся, растрекляте, растрепогане, растреокаянне!» [там же: 167], а в другой тавтологической формуле «Тоска тоску тоскует, сухота сухоту сухотует» [РЗЗ: 722] инерционным оказывается глагол сухотовать, образованный от сухота по модели тоска – тосковать.

В формуле «Спать бы ей – не заспать бы ей меня; есть бы ей – не заесть бы ей меня; пить бы ей – не запить бы ей меня; ходить бы ей – не заходить бы ей меня; говорить бы ей – не заговорить бы меня» [ВЗ: 20] появляется инерционное, т. е. обязанное ритму, прямое управление глагола заходить и необычное для него значение направленного на объект действия (для остальных глаголов, кроме спать, оба эти свойства стандартны, однако для всех глаголов в этом контексте может быть отмечено явное семантическое приращение).

Синтаксическая (одновременно и семантическая) инерция создается посредством повторения однотипных словосочетаний и более сложных конструкций, в поле притяжения которых возможны ненормативные образования: «Не дай ей, Господи, ни ножнаго ляганья, ни хвостоваго маханья, ни роговаго боданья» [ВЗ: 275]; ср. подобную конструкцию: «Ни рогатого варанья, ни хвостова вымаханья» [РЗЗ: 1038] (прилагательные, образованные от названия части тела, имеют нестандартное значение субъекта действия, обозначенного nomina actionis: лягать ногой > ножное ляганье, махать хвостом > хвостовое маханье); «Стегайте его по ушам и по заушам, по глазам и по заглазам, по коже и по закоже, по костям и по закостям, по гриве и позагриве, по хвосту и по захвосту, по копытам и по закопытам; по суставам и по засуставам» [ВЗ: 194] (здесь можно усматривать не ряд префиксальных имен, как это, судя по записи, воспринимал собиратель и публикатор, а особое управление – формой дат. п. – сложного предлога поза).