Образ России в современном мире и другие сюжеты

В 1970—1980-х годах появились работы Ю. М. Лотмана о «механизмах» функционирования культуры и межкультурного взаимодействия. В статье «К построению теории взаимодействия культур» (1983)[175] он выступил как наследник линии Т. Бенфея – А. Веселовского – В. Жирмунского – Н. Конрада, упрекнув двух последних ученых за слишком жесткую привязку к теории «стадиального единства, созданной Тейлором» (естественно, обойдя молчанием «советский марксизм»). К заслугам Жирмунского он отнес постановку вопроса о международном взаимодействии при изучении «стадиально-типологических аналогий», о том, что никогда не существовало абсолютно изолированного культурного развития – это четко сформулировал еще в XIX в. А. Н. Веселовский, который отмечал, что явления словесности часто предстают (особенно в Средние века) «неразрешимо смешанными» и писал о «скрещивании» комплексов словесности[176].

Не буду здесь излагать решения проблемы Ю. М. Лотманом (см. его работу), отмечу лишь, что он развил тезис о необходимости при изучении трансформации «чужого» в «свое» делать акцент не на сходстве, а на различии (стадиальном, сюжетно-мотивном, жанровом и др. аспектах). «Механизм неадекватного, условно-эквивалентного перевода служит созданию новых текстов, то есть является механизмом творческого мышления»[177] (курсив мой. – В.З.). Таков один из важнейших выводов Ю. М. Лотмана, разъясняющего «механику» превращения «чужого» в «свое-другое», способное к порождению новых самостоятельных и самоценных литературных объектов. Об этом писал еще Гердер, определив «изменения» при переводе «чужого» не как «искажения», а как порождение легитимно нового.

Хотя, по словам Д. Дюришина, практическое воплощение проектов компаративных историй осталось дискуссионным проектом, тот импульс, который дали компаративизму конгрессы Международной ассоциации сравнительного литературоведения 1960-х – начала 1970-х годов, не угасал на Западе и в последующие десятилетия. Компаративистская теория и практические разработки компаративистских историй осуществлялись в 1970—1990-х годах во Франции, в США, в Германии, преподавание компаративизма стало важным компонентом обучения.

Рассматриваемые компаративные проекты охватывают новые культурно-литературные пространства (Африка, Азия, Латинская Америка, Карибские страны, Центральная и Восточная Европа).

Объединительные процессы в Европе, возникновение Европейского сообщества возродили к жизни появившиеся в начале 1960-х годов проекты компаративных историй европейской литературы. Ценен опыт теоретических трудов французских компаративистов нового поколения. В конце 1990-х годов во Франции вышел ряд собственно компаративных историй (см. выступление Кирилла Чекалова на круглом столе по проблемам сравнительного литературоведения)[178].

Идея сравнительной истории литературы актуализируется в условиях кризиса и в отечественных пределах. Встречают они и оппозицию. Так, в 1997 г. в журнале «Вопросы литературы» в дискуссии «Каким должен быть курс истории литературы», Игорь Шайтанов, среди других предложений, вернулся к сравнительной истории.

Ему возразил критик и литературовед Анатолий Бочаров: «Заманчиво прозвучало у И. Шайтанова пожелание компаративистского подхода к истории национальной литературы. Но, во-первых, по каким критериям и с какими литературами сравнивать – с американоевропейской некоей целостностью или выборочно с некоторыми – с французской, немецкой, швейцарской? И сравнивать ли русскую литературу как некую целостность или выявлять отдельные случаи сходства либо прямого влияния на отдельных русских писателей (Джон Донн и Бродский) или наоборот, Толстого и Достоевского на европейских писателей?…целостную Историю русской литературы в контексте мировой поднять никто не сможет… Так что пока целостный компаративистский подход возможен лишь как благое пожелание, либо как предмет для долгих дискуссий о том, как структурировать, субординировать, реализовать все слагаемые такого подхода»[179].