Образ России в современном мире и другие сюжеты

На российско-французской конференции «Сравнительное литературоведение и культурный трансфер» (2009) в докладе «Компаративистская стратегия гуманитарных исследований в исторической ситуации прогрессирующей глобализации» теоретик литературы Валерий Тюпа вернулся к этой теме. (Привожу его мнение по собственной записи.) Он говорил о том, что современная История всегда находится перед выбором двух стратегий – казуальной или процессуальной. Компаративная история, на его взгляд, может стать средним путем, чем-то вроде синергетики. Такая методология – против выбора одного из подходов, ибо каждое явление и казуально, и процессуально. Она должна соединить в себе генетический подход, эволюционный, межкультурные связи, типологию, выявить множественность сценариев развития. И А. Н. Веселовский первым сделал шаги в этом направлении своей идеей о параллельных «исторических рядах». В сравнительно-исторической методологии соединяются индивидуальность и стадиальность, конкретные факты, генетические контакты, типология…

Но все же пока, в явно ослабевшем, по разным причинам, отечественном литературоведении подобные проекты не наблюдаются.

Д. Дюришин своей классификацией типов литературных общностей показал, сколь практически сложна задача создания компаративистских историй и сколько возможностей открывается для выбора пути. Но в любом случае, современная история литературы не может создаваться без фиксирования, учета и анализа фактора межкультурного взаимодействия, «сцепления», «скрещивания» литературных традиций, разного уровня культур, цивилизационных «блоков». При этом следует иметь в виду, что в разных межкультурных / межлитературных связях, помимо универсальных, всегда наличествуют и особые, присущие только данному варианту, механизмы взаимодействия.

Итак…

И что же далее – после выявления мифологизма метанарративов, тропологических сюжетно-сценарных «Историй» и «Историй литературы»; после заведомой неполноты и ущербности компаративистских «Историй» и «Всеобщих историй»; после осознания того, что нам доступны не факты, а некие «конструкты», не «истины», а множественность «смыслов», создаваемых, исходя из разных «центризмов», идеологий, эпистем; после понимания того, что в итоге мы получаем «образ», а в крайнем варианте «миф» об Истории; после того как «Вертикаль» культуры рухнула и «слиплась» с «Горизонталью»; после того как обнаружилась однобокая, одномерная ущербность европоцентристского сознания и открылась «пространственная» перспектива истории, синхронная множественность культурных миров, обладающих своей суверенностью и легитимностью – что же остается? Цинизм постмодернизма или трагизм понимания степени нашего незнания и некая туманная перспектива новых Сизифовых мучений?..

Отказаться от Истории или подождать, пока она сама откажется от нас? Принять идею «развалин» и «края»? Наверное, надо признать реальность и поблагодарить тех, кто многое объяснил и предпринял, как А. В. Михайлов, попытку понять, куда двигаться.

Надо признать и другую реальность – реальность современных потребностей культуры. Как четко пояснил М. Л. Гаспаров, «Истории» как писались, так и будут писаться во всем многообразии существующих форматов – от школьной до академической, что и подтверждает практика[180].

Еще раз обратимся к мнению А. Г. Бочарова: «Нет… единого секрета для всех историй: всемирной, национальной, академической, учебной, популярной, многотомной, краткой, компаративистской и т. д. Для каждого варианта должна быть разработана внутренне гармонизированная система критериев отбора и оценки… творческое же начало сопротивляется намерениям утвердить некий единственно непреложный принцип…»[181]

Добавим к этому необходимости, диктуемые историческими факторами XX и начала XXI в. Ведь состав мировой литературы существенно изменился во второй половине XX в. в результате развала европейских империй, процесса деколонизации; возникновения новых государственно-культурных образований, появления из геополитических «конгломератов» Азии, Африки, Латинской Америки того, что считалось «едва существующим» на горизонте мировой культуры, возникновения из локальных «коконов» как новая явь литературнокультурных образований (например, два десятка латиноамериканских литератур); появления «диаспорных литератур» (например, на английском языке в самой Англии, в США); национально-культурной активизации, стремления к пересмотру своих историй в распавшихся «коммунистических империях» – в отколовшихся бывших советских республиках и в российских автономиях. И каждое из вновь рождающихся культурно-литературных образований взыскует своих истоков, своей истории. Глобализация не только не стирает, но во многом акцентирует различия и подстегивает дух «культурного суверенитета».