Образ врага

Они не произнесли ни слова, пока ехали в лифте, пока шли по коридору. Он открыл дверь своего номера, пропуская ее вперед. Она замерла на пороге.

– Меня-то вы не боитесь, Алиса? – спросил он, мягко улыбнувшись. – Бар закрыт, в вашем номере спит Максим, мы можем разбудить его. Больше поговорить негде. Заходите.

Она вошла, уселась в кресло, съежившись, обхватив плечи руками.

– Кто-нибудь, кроме вас, знает? – спросил Деннис.

– Теперь да.

– Вы имеете в виду меня?

– Я имею в виду Майнхоффа. Он все понял, когда увидел нас в кафе. Он все понял потому, что для него это важно. Благородная баронская кровь. Сын. Его кровь. Его собственность. – Она говорила быстро, отрывисто, и опять Деннису показалось, что она кричит, хотя это был почти шепот. – Надо знать Карла, а я его знаю. Мы познакомились пятнадцать лет назад. Все произошло не сразу. Потом еще четыре года он то и дело возникал в моей жизни. Я понятия не имела, кто он. Просто немец из ГДР, аспирант Института международных отношений. Он приезжал в Россию. Это, конечно, была не любовь. Что-то совсем другое…

Москва, январь–август 1987 года

Ирина Павловна Воротынцева расхаживала по своей просторной, стерильно чистой кухне из угла в угол, держа в руках телефон на длинном проводе.

– Сколько можно тянуть! – кричала она в трубку. – Он уже потерял человеческий облик. Неужели вы не понимаете, что гипноз для него – как мертвому припарки?

– Я не могу взять на себя такую ответственность, – вздыхал в трубке нарколог Анатолий Коробец, – вы ведь знаете, что будет, если он сорвется хотя бы один раз. Мы потеряем его.

– Лично я его уже давно потеряла. Меня беспокоит не он, а дочь. Она живет с ним, она взвалила на себя это, и я не могу не думать о ней. Если бы вы видели, на кого она похожа… Ну я прошу вас, поговорите с Юрием в последний раз. Терять уже нечего.

– Ирина Павловна, а почему вы сами не можете с ним поговорить?

– Пыталась уже. – Ирина Павловна остановилась и тяжело уселась на табуретку напротив Алисы. – Он ссылается на вас. Будто бы вы хотите еще подождать. До лета.

– Весна – тяжелое время для сердечников.

– Он прежде всего алкоголик, а потом уже сердечник! Вы можете на него повлиять. Простите, что я так резко разговариваю с вами, но повторяю, мне страшно за дочь. Два месяца назад у нее было сотрясение мозга. Я не сомневаюсь, головокружения у нее начались на нервной почве. А что будет дальше?

Алиса сидела, низко опустив голову, ковыряла вилкой кусок жареной рыбы. Ей было неприятно слушать этот разговор, она отговаривала маму звонить Коробцу, но Ирина Павловна, человек решительный и жесткий, все-таки набрала номер.

– Хорошо, – устало согласился Коробец, – я попытаюсь поговорить с ним еще раз. Но обещать ничего не могу. В любом случае до мая мы будем обходиться гипнозом.

– Почему ты не ешь? – спросила Ирина Павловна, положив трубку. – Я сорок минут стояла в очереди за этой рыбой, пожарила специально к твоему приходу, как ты любишь, с лучком.

– Прости, мамуль, не хочется.

– Алиса, что с тобой происходит? Ты зеленая, на тебя смотреть страшно.

– Ничего, мамуль. Со мной все в порядке.

– А все в порядке, так давай ешь!

– Не могу… – Алиса судорожно сглотнула. – Тошнит меня, мамочка. Это бывает после сотрясения.

Ирина Павловна долго молчала, потом, не глядя на дочь, тихо спросила:

– Сколько у тебя недель, Алиса?

– Четырнадцать.

– Что будем делать?

– Не знаю, мамочка.

– То есть как – не знаю? Ты что, успела за десять дней, которые мы не виделись, выйти замуж?

– Нет, – глухо пробормотала Алиса, – замуж я не вышла.

– Хотя бы скажи, кто он?

– Теперь это не имеет значения.

Ирина Павловна встала, громко двинув табуреткой, вышла из кухни, вернулась, держа в руках раскрытую записную книжку. Она так нервничала, что несколько раз сбилась, набирая номер.

– Кирочка, здравствуй, дорогая. Как у тебя дела? Да… надо же… я тебя поздравляю… Кира, ты можешь принять мою Алису прямо завтра? Да, очень срочно… говорит, четырнадцать недель… нет, об этом речи быть не может… Ну, что делать? Я понимаю, срок большой, но она молчала все это время. Она ведь у нас такая вся из себя сложная… Спасибо… да, конечно… спасибо, Кирочка, целую тебя.

Положив трубку, Ирина Павловна стала капать себе в рюмку валериановые капли.

– Пять… восемь… – сосредоточенно считала она. – Завтра к половине девятого ты должна быть у Киры Александровны на Покровке. Она все сделает в тот же день. Под общим наркозом… одиннадцать… пятнадцать… – Ирина Павловна опрокинула рюмку в рот, сильно поморщилась. – Почему ты рассталась с Колей Иевливым? Ну почему? Такой чудесный мальчик, воспитанный, умный, перспективный, из интеллигентной семьи… А чем тебе Годунов не угодил? Квартира, машина, загранкомандировки… Вышла бы за Годунова и рожала бы на здоровье. Я, конечно, понимаю, разница в возрасте, но тогда выходила бы за Колю. Вы с ним ровесники. Ну, от кого ты залетела? От кого? От этого твоего сумасшедшего немца? Что ты молчишь, Алиса? Почему ты все время молчишь?