Образ врага

Сердце стучало где-то у горла. Она заметалась по квартире, скинула тапочки, стала надевать босоножки. Невозможно просто сидеть и ждать. Она отлично знала папин маршрут, от института до «Маяковки», проходными дворами. Потом от метро до дома… А если ему стало плохо в метро? Нет, почему ему обязательно плохо? Может, он задержался, пережидая грозу? Он ведь ушел без зонтика… Гроза кончилась совсем недавно, ливень застал его по дороге, он спрятался в какой-нибудь подъезд и сейчас не спеша идет домой, дышит свежим озоновым воздухом.

Тяжелый, огромный живот мешал наклониться, застегнуть ремешки босоножек. Еще один приступ тянущей боли в пояснице заставил ее вскрикнуть. И тут опять зазвонил телефон.

– Воротынцева Алиса Юрьевна? – спросил незнакомый женский голос.

– Я слушаю…

– Воротынцев Юрий Владиславович, тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения, вам кем приходится?

– Он мой отец…

Сильный звон в ушах не давал расслышать слова незнакомой женщины. Алиса поняла только, что надо прямо сейчас ехать в Институт Склифосовского, а больше ничего понимать не хотела.

Позже, когда прошло много дней и месяцев, она не могла вспомнить, каким образом доехала, на такси или на метро, как шла по коридорам, куда-то спускалась, поднималась, отвечала на вопросы, расписывалась на каких-то документах. В памяти образовался глухой провал. Небольшой временной отрезок, всего-то час или полтора, был пропастью, через которую всякий раз Алисина память перепрыгивала, зажмурившись, и не стоило вспоминать, ибо можно запросто сорваться в эту черную дыру.

Она очнулась, когда в нос ударил резкий запах нашатыря и чей-то чужой голос произнес вполне мирно, даже весело:

– Эй, ребята, она у нас здесь сейчас родит, чего доброго.

Алиса почувствовала наконец резкую, настойчивую боль и жутко испугалась, потому что там, где она находилась, нельзя рожать ребенка. Ни за что нельзя.

– Кому можно позвонить, чтобы за вами приехали? Где ваш муж?

– У меня нет мужа.

– А мать?

– Мама в Хельсинки на симпозиуме. – Алиса еле сдерживалась, чтобы не заорать от боли.

– Перевозку надо вызывать. Нам здесь только роженицы не хватает, – сказал кто-то.

Алису вывели в коридор, усадили на банкетку. Дрожал сизый люминесцентный свет, пахло формалином и хлоркой, боль раздирала все тело и не давала ни о чем думать. Специальная перевозка для рожениц приехала только через час. Врач и акушерка сердито обсуждали, успеют довезти или нет.

Не успели. Мальчик родился в машине. Он был крупный, крепенький, красный как помидор. Он кричал мощным басом, отчаянно размахивал ручками и ножками. Алиса смотрела на сердитое маленькое личико, на мокрые темные волосики и не чувствовала ничего, кроме счастья. Оно было таким властным, огромным, таким ослепительным, что заполнило весь мир, и захотелось скорей позвонить папе, ведь как же так – он до сих пор ничего не знает.

Несколько долгих мгновений она почти верила, что морг Института Склифосовского, тело под простыней – это неправда, нелепый ночной кошмар, который сейчас развеется как дым и забудется навсегда.

– Как сына назовешь? – спросила нянечка в роддоме, помогая ей перелечь с каталки на койку.

– Моему папе очень нравится имя Максим, – быстро проговорила Алиса, – мы заранее решили, если будет мальчик… мой папа… папочка…

Она заплакала, вжавшись лицом в подушку.

Глава 23

– Конечно, это была не любовь. Что-то совсем другое. – Алиса смотрела куда-то мимо Денниса. – Если бы у меня за эти годы хватило мужества хотя бы раз подумать, разобраться, понять, что же это было, я, возможно, и сумела бы сейчас сформулировать. Но я запретила себе думать об этом. Все, что я чувствовала к Карлу, исчезло в тот момент, когда я шарахнулась виском об угол стола. Знаете, отшибло память, и все чувства отшибло. Напрочь. Так бывает при сотрясении мозга. Я стала жить так, будто нет никакого Карла Майнхоффа. И никогда не было.

– И все-таки вы решились оставить ребенка, – еле слышно произнес Деннис.

– Нет, – она покачала головой, – я почти сразу приняла твердое решение, что ребенка не будет. Ну в самом деле, как можно рожать от человека, который для меня перестал существовать? Разумеется, было бы логично избавиться от ребенка. Мне жилось бы куда спокойней, удобней, я нашла бы хорошую работу, вышла замуж, родила бы потом другого ребенка. Я уже приняла твердое, разумное решение. Моя мама была совершенно права, и правы миллионы женщин, для которых это всего лишь досадная, но несложная хирургическая операция. Мне просто в последний момент стало до ужаса жалко ребенка, которого уже никогда не будет. Другим, желанным, своевременным, правильным детям суждено родиться, а этому – нет. Никогда. Жалость оказалась сильней здравого смысла, нормальной житейской логики. Я сама не ожидала, что так получится.

– Ваши родители знали, от кого ребенок?