Образ жизни

Современный город равен по территории
государству античного мира,
исторической области средневековья,
помойке-могильнику будущих веков.
И Тель-Авив соединяет все эти качества
со свойственным Средиземноморью эксгибиционизмом.

С запада – нильский песок морского побережья,

где филистимляне, евреи и греки – лишь эпизоды,
не говоря уже о крестоносцах и турках. С востока —
тростниковые топи Долины Саронской.
Крокодилы в этих болотах, где консистенция воды
как автомобильное масло, повывелись только
сто лет назад, а кости бегемотов находят там же,
где Самсон обрушил храм соплеменников Далилы.

Молельня того же времени в одном из

филистимских городов на месте Тель-Авива:
зал на пятьдесят идолопоклонников,
военный или торговый корабль молитвы,
с каменным основанием деревянной колонны
в центре. Очень сильный тяжеловес, вроде тех,
которые сейчас зубами тянут грузовики – аналог
бегемоту среди людей – вполне мог завалить колонну
в состоянии концентрированного аффекта. Хотя
зачем нам все время хочется найти физическое
подтверждение религиозного или художественного
опыта, как будто его самого по себе недостаточно?
Здесь, может быть, наиболее важна и близка
соразмерность сакрального и человеческого,
и в масштабах святилища,
и в перформансе Самсона.

Яффо – гора над портом, в каменной чешуе,

меняющей цвет в зависимости от времени дня,
старые и новые мифы скользят по гладким
каменным проулкам, как по извилинам мозга.
Театр теней крестоносцев и Наполеона над камнем
Андромеды, под акваторией неба над сводами моря.
Силуэт этого четырехтысячелетнего дракона
всегда «в уме» горизонта, на променаде между
пляжами, заполненными живыми телами
и скелетами шезлонгов, – и заповедником Баухауза,
немецкого архитектурного стиля первой половины
прошлого века, репродуцированного евреями,
бежавшими от немцев, он сохранился
благодаря тому, что тут не было бомбардировок
со стороны англичан и союзников,
в отличие от Германии.

На бывшей центральной площади

примерно на равном расстоянии от фонтана
были мэрия и резиденция национального поэта.
Сейчас это выглядит как декорация к мюзиклу
о столице небольшой провинции где-то
в Центральной или Восточной Европе
(Румыния? Польша? Украина?) сто лет назад.
Там почтенный местный поэт и легендарный
городской голова каждое утро приветственно
поднимают чашечки душистого кофе, завидев
друг друга: один с террасы своего особняка
из бетона (новомодный строительный материал),
другой – из окошка мэрии, построенной как
гостиница, но оказавшейся мэрией, что в принципе
ничего не изменило: здание населяли
такие же туристы в своем времени,
коммивояжеры и администраторы
национального освобождения.

Хотя вряд ли мы «читаем» прошлое

и его жителей – лучше, чем они нас, гостей
из будущего, и чем любая эпоха – другую эпоху,
отцы – детей, дети – отцов, отцы детей – детей
своих отцов, и новые приезжие – репатриантов
столетней давности, построивших
умышленный город, кишащий жизнью,
Развалины-Весны[13], весна развалин —