Образ жизни

4. Горький сахар

В ту пору каждый был с бедой знаком.
А на восток всё шли и шли составы.
И вышла мать моя за кипятком,
И от состава нашего отстала.

Расстрелянные рвались облака;
Война трясла меня в вагоне жёстком,
А я ревел, потом молчал, пока
Меня не сняли с полки за Свердловском.

Я помню: сахаром кормил тогда
Меня солдат. Он левою рукою…
Да, левою кормил меня солдат,
А правая осталась под Москвою.

Солдат смотрел — и слёзы по щеке:
«А у меня убили, гады, Кольку!
Рубай, сынок!»
И я, зажав в руке,
Рубал тот сахар пополам с махоркой.

Тот сахар был на самой на Войне.
Где ты, солдат?
Судьба твоя какая?
Не знаю.
Только и до этих дней
Твой горький сахар на губах не тает.

5. Послевоенный год

Ещё скуден стол, дырявый карман —
Только воздухом душа и жива.
На обед была трава-мурава,
А на ужин был макухи кусман.

Да ещё пришли на каждый порог
(Не упросишь — не скостят, не простят)
Тот налог, да снова этот налог.
На кого налог? На вдовьих ребят?

И на курицу, что в прошлом году
Принесла одно яйцо по весне.
На несчастье налог, на беду,
Что достались людям в чёрной Войне.

Отрыдает и затихнет беда,
Зарубцуются сражений следы
И трава зазеленеет, когда
Отшумят потоки вешней воды.

Но навек не унесёт та вода
Половодьями бушующих рек
Всех невзгод, что напахала беда,
Болей всех, что перенёс Человек.

На пригорке земляника взошла,
И щавель зазеленел у стены,
И вскормила крапива полсела.
Да и кое-кто вернулся с Войны.

Не хватает у станка работяг,
И на жатве не видать косарей.
Горе горькое сиротских ватаг —
Ребятишек без отцов-матерей.

В неизбывной бедноте деревень,
В запустенье истлевающих изб
Вызревает, возрождается день —
Вот и соками плоды налились.

Вот и колос на ветру зазвенел,
И со взятком возвратилась пчела.
Кто-то весело и горько запел,
Кто-то выкрикнул: «Была не была!»

6. Ладога. Следы Войны