Образ жизни

И до меня терпели и скорбели,
Но в годы бед голодных и смертей
Узнал и я, что сам из колыбели,
Из скорбной той,
Узнал, что я — еврей.
Что я печатью мечен иудейской,
Что я изгой в своей родной стране,
Что виноват я матерью еврейской —
И знак презренья лишь за то на мне.

И, стало быть, — ни счастья мне, ни славы
В краях российских нечего искать.
…У страшной сталинградской переправы
Зачем спасла меня от смерти мать?
Затем, чтобы потом все эти годы,
Весь этот сонм сплошных ночей и дней
Доказывать каким-то тёмным гадам,
Что я не хуже их, хотя — еврей.
Чтобы всю жизнь выслушивать угрозы,
И с боем брать гнилые рубежи.

Что толку!
Даже Маркс или Спиноза
Для них — не больше, чем пархатый жид.

Мне кажется, что все усилья даром,
Мне кажется — украли жизнь мою.
И чудится — над новым Бабьим Яром,
Перед расстрелом я опять стою.

6

Сколько б ни длился мой жизненный путь —
Горечи этой забвенье не тронет:
Не воскресить, никогда не вернуть
Сестру мою Яну и брата Моню.

Да поубавилось ближней родни
И у меня в этом горе вселенском.
Под Вознесенском зарыты они,
Под Вознесенском…

Всё это снится в предутренней мгле,
И подступают тоска и обида:
Страшно не то, что их нет на земле, —
Страшно, что жив ещё тот, кто их выдал,

7

^{(Речь, услышанная и записанная автором на митинге общества «Память» у Казанского собора в Ленинграде в декабре 1989 года)}

«… Это иудеи — всей беды основа —
Нас лишили воли и земли.
Это Каганович, это Троцкий Лёва
Русское крестьянство извели.
Это всё они — пархатые поганцы —
Разорили дочиста страну.
Да не из обрезов, а из обрезанцев
Казаков косили на Дону.
Вышли, словно вепри из большого леса, —
Сразу мор пошёл и недород.
И в своих корыстных, подлых интересах
Стали, гады, спаивать русский наш народ.
Питер и Москву замазали позором,
Все святыни обрекли на слом:
Повзрывали церкви и соборы —
Синагог настроили кругом.
Акают и окают для вида,
И своё происхожденье скрыв,
Носят на исподнем все звезду Давида,
Снится им Израиль, Тель-Авив.
Всё у них в руках — и власть и сила,
Потому и суд они вершат.
Вот теперь лишили нас сахара и мыла,
Дай им волю — и воды лишат.
Ох, мы проглядели с простотой мужицкой
Этот в революции изъян:
Свердлов и Зиновьев, Моисей Урицкий
Предали рабочих и крестьян.
Русичи, страшитесь этой силы грозной!
Перестройкой пользуясь сейчас,
Из могилы встали Пастернак и Гроссман —
Им неймётся опорочить нас.
Хватит! Надоело! Мы терпели долго!
Терпим, а просвета не видать.
Ох, глядите, братцы, как бы наша Волга
Не стала в море Красное впадать!..»

8