Образование древнерусского государства

За Березанью путь лежал вдоль берега Черного моря. Тут лежали Белобережье наших летописей и пресловутый Ахиллов бег. Здесь в первой половине X в. была какая-то стоянка русских — дромитов (Δρομίται), упоминаемых в связи с событиями 941 г. у Феофана, Георгия Амартола и Симеона Логофета. Это была стоянка предприимчивых и подвижных воинов-купцов, совершавших свои стремительные налеты и походы, своего рода форпост Руси для нападений на Византию. Недаром Белобережье и Березань играют такую большую роль в русско-византийских отношениях X в.; недаром где-то здесь, неподалеку, вырастает русское Олешье; недаром позднее действует здесь берладская вольница[481].

Так складывался в IX в. великий путь «из варяг в греки», главная торговая артерия Руси и в X, и в XI вв. И, идя по пути варяжских и русских купцов, проложивших путь с севера на юг и с юга на север, Олег совершает то, что оказалось не под силу ни норманским викингам, ни русским гостям и дружинникам, и объединяет в единый политический организм пусть аляповатое, скороспелое, скроенное из лоскутьев, но все же единое государство, города и земли, лежавшие по пути «из варяг в греки», пути не только торговых караванов, но и походов и завоеваний «готической России» (К. Марк), пути создания примитивной, но могущественной государственности эпохи «славного варварства» (К. Маркс), пути продвижения «восточных варваров к Восточному Риму» (К. Маркс).

Кто же были они, эти «восточные варвары»?

Нет никаких оснований отрицать большую роль варягов в этом процессе, равным образом как и того, что сам Олег был норманном (Helgi). И в древнееврейском документе, обнаруженном Шехтером, он так и выступает в своем норманском облике, как Хальгу или Хельгу. И дело заключается не в том, чтобы в борьбе с ложными концепциями норманнистов отрицать наличие варягов и их значение на начальных этапах истории Киевского государства, а в том, чтобы выявить их истинную роль в создании древнерусского государства и, отбросив «плевела», найти ту самую «чистую пшеницу», о которой говорит Б.Д. Греков.

Нам отнюдь не кажутся фантастичными поход Олега из Новгорода в Киев и объединение им русских городов и земель, лежавших по пути «из варяг в греки» и некоторым его ответвлениям, в единую «готическую» (К. Маркс), т. е. варварскую, державу, Киевскую Русь, протянувшуюся сравнительно узкой полосой с севера на юг вдоль главнейшей артерии торговых связей, международных сношений, завоевательных походов и походов за данью. В этом походе несомненно приняли участие «вои» словен, изборских и псковских кривичей, чуди и веси, а быть может, и мери.

Хотя варяжский элемент в дружине Олега был очень силен и играл большую роль, но, учитывая то, что в составе послов Игоря, заключавших договор с греками 944 г., встречаются «слы», носящие имена, звучащие явно по-эстонски, т. е. по-чудски, — Каницар (Kanizar), Искусеви (Jskusewi), Апубьксарь (Pubjinksar), мы можем предположить, что чудские «вои» были у Олега, и этим самым подтвердить летописный рассказ. Попытку объяснить эти имена из древнескандинавских («skósveinn» — слуги, «*habukar» — сокол и «*kannapar» — испытанный) вряд ли можно считать убедительной, так как такого рода словоупотребление в официальном документе немыслимо[482]. Со времен Олега устанавливается связь северной чуди с Южной, Киевской, Русью, приведшая к появлению на арене политической истории Южной Руси многочисленных «Чудинов», в самом своем имени носящих указание на свою этническую принадлежность.

В составе дружин Олега, двинувшихся на юг, были несомненно словене и кривичи, и едва ли не они составляли главную силу «вещего» князя.

Так произошло слияние «Славии» и «Куябы» в единое государство. На своем пути, закрепляя за собой города и земли, Олег действует так, как, по летописному рассказу, действовал Рюрик на севере.

Он берет Смоленск и «посади мужь свои», «взя Любець, и посади мужь свои», а в Киеве, древнем центре складывающейся русской государственности и развивающейся русской культуры, поближе и к Византии, и к Дунаю, и к Хазарии, поближе к Черному морю и Востоку, такому же заманчивому для воинственных и жадных «восточных варваров», как и Византия, в «мати градом Руським», обосновался сам.

Став киевским князем, он «нача городы ставити», укрепляя этим свою власть и создавая себе опорные пункты, чтобы «княжить и володети», собирать дань, судить, управлять, «поимать» воинов для своих дружин и «боронить» рубежи Руси от «ворогов». Что же касается «Славии», Новгорода, переставших быть землей и резиденцией Олега, то он «устави дани Словеном, Кривичем и Мери и устави варягом дань даяти от Новагорода гривен 300 на лето, мира деля…»[483].