Уже самая первая символизация, на которой желание ребенка зиждется, содержит в себе начатки всех последующих осложнений, связанных с тем, что желание его — это желание матери. Тем самым открывается измерение, в которое скрытым образом оказывается занесенным все то, что сама мать, будучи существом, обитающим в мире символов, в мире, где символ присутствует, в мире говорящем, объективно желает. Даже если она в этом мире живет лишь частично, даже если она, какэто нередко случается, оказывается существом, весьма мало к этому миру символов приспособленным или какие-то элементы этого мира просто-напросто отторгающим, изначальная символизация эта все равно открывает ребенку измерение того другого, что может его мать пожелать в плане воображаемом.
Именно так желание Другого, о котором говорил я вам восемь дней назад, о себе заявляет. Заявляет оно о себе, как видите, в формезапутанной, темной — не субстанционально, что позволило бы разглядеть общие ее черты, как мы это на прошлой лекции и сделали, а предельно конкретно. Кроме желания удовлетворить желание мое собственное, желание существа, только-только ощутившего в себе биение жизни, есть у нее, матери, желание и чего-то Другого.
К желанию этому доступ есть, и в то же время его нет. Как получается, что в тех призрачных отношениях, где одно существо читает или предвосхищает удовлетворение своих желаний в поползновениях другого, в той подгонке собственного образа к образу своего соперника, которое имеет место во всех отношениях на чисто животном уровне, прочитывается, словно зерцалом в гадании, то, что субъект желает Другого?
Представить себе, как это происходит, действительно трудно, но еще труднее осуществить — именно в этом и состоит вся драма, связанная с происходящей на этом уровне ориентацией извращений, Осуществимо это с трудом в том смысле, что осуществляется неправильно, хотя неизменно. И происходит это, разумеется, не без вмешательства чего-то большего, нежели изначальная символизация матери, которая приходит и вновь уходит, которую зовут, когда она отсутствует, а стоит ей придти, отталкивают, чтобы иметь возможность позвать ее снова. Это большее, без наличия которого здесь просто не обойтись, и есть не что иное, как существование за спиной матери того символического порядка, от которого она зависит и который, всегда будучи более или менее под рукой, дает определенный доступ к предмету ее желания — предмету, представляющему собой объект настолько обособленный, настолько отмеченный обусловленной символической системой необходимостью, что, ввиду преимущества, которым объект этот наделен, ни в какой другой форме предмет желания абсолютно немыслим. Объект этот именуется фаллосом — именно он и служит той осью, вокруг которой вся наша прошлогодняя диалектика объектного отношения была выстроена.
Но почему? Почему объект этот на данном месте столь уж необходим? Объяснение одно: поскольку он занимает привилегированное место в порядке Символического. Именно в этом вопросе мы и предполагаем сегодня разобраться детально.
В рисунке, который вы видите перед собой, налицо отношения симметрии между
А то же самое, собственно, что заставляет нас углубиться в диалектику эдипова комплекса. Попробуем, подобно Фрейду и тем, кто за ним последовал, сформулировать то, о чем идет речь, шаг за шагом.
Здесь все по-прежнему не до конца ясно и символически не проработано. Попробуем двинуться еще немного вперед, не ставя при этом удовлетворение собственного интеллектуального любопытства своей единственной целью. И только тогда, когда мы шаг за шагом выстроим тот, если можно так выразиться, процесс порождения, в итоге которого место отцовского означающего в символе задает собой место фаллоса в плане воображаемом; когда удастся нам четко выделить, так сказать, логические такты или фазы приобретения фаллосом статуса объекта в воображаемом плане привилегированного и преобладающего; когда выяснится, что различение этих тактов помогает нам правильно сориентироваться как в подходе к находящемуся на нашем попечении конкретному больному, так и в определении направления клинической заботы и хода лечения в целом — только тогда сочтем мы усилия наши оправданными.
Учитывая трудности, с которыми мы встречаемся в клинической работе, в постановке вопросов, в изучении больного и в терапевтическом маневрировании, оправданы эти усилия непременно будут.
Давайте теперь присмотримся к этому желанию Другого — желанию, представляющему собой желание матери и предполагающему за собой нечто себе потустороннее. Уже для того, чтобы это потустороннее оказалось достигнуто, необходимо опосредование. Оно-то и задано той позицией, которую занимает в символическом порядке отец.