Образцовый самец

– Отсутствие интереса к нашей цивилизации, вообще ко всему, что лежит за пределами знакомого им мира. Любой из известных разумных видов нас бы уже наизнанку вывернул, но выяснил цели визита, численность, вооружение, намерения. А они даже вопросов таких не задают, только на наши отвечают. Иногда. Вообще спектр тем для разговоров очень узкий. Причем попытки затронуть какие-то другие вопросы вызывают странную реакцию, ты не обратила внимания?

– Я их еще не так хорошо понимаю. Но вроде они просто меняют тему, нет?

– Не просто, а безо всяких эмоций. Как попытка программы выполнить недопустимую операцию: короткая пауза на обработку запроса, а потом резкий переход к чему-то понятному.

– Хочешь сказать, они роботы? – опешила я.

– Заманчиво, но – зачем? – развел руками Гаранин. – Роботов должен создать кто-то и с какой-то целью, и я что-то не вижу подходящей. В эту версию не укладывается питание местных и некоторые другие потребности, но отбрасывать ее совсем не стоит. Проверять надо.

– Это все? – хмуро уточнила я.

– А тебе мало? – Полковник усмехнулся. – Поехали дальше. Напрягают местная архитектура и полное отсутствие выраженной классовой розни вместе с понятием роскоши. Единственный показатель статуса – наличие женщины. Различия нет ни в жилых комнатах, ни в одежде. Может, нам, конечно, ничего не показывают как чужакам, но не могут же они совсем не стремиться выделиться? Прически абсолютно одинаковые, одежда тоже. Даже если они военные и у них тут война и осада идет вовсю, все равно хоть какая-то разница должна быть! Мундир генерала в любой культуре отличается от мундира рядового – не внешне, так хоть материалами. А тут всеобщая уравниловка. Про военное положение это я условно, не бойся. Не похожи они на людей в осаде.

– Может, это реальная антиутопия? Или, наоборот, утопия? – все же включилась я в обсуждение. – Например, после какой-то катастрофы они решили изжить все человеческие пороки, начиная со стремления к этой самой роскоши. Но перестарались и изжили заодно исследовательское любопытство.

– И что, думаешь, извели естественным путем? – хмыкнул он. – Уговорили всех людей? Воспитали?

– Вряд ли, – я качнула головой. – Но я пока не видела у них ничего, похожего на устройство для регулярного промывания мозгов, и вещества они никакие подозрительные не употребляют, а еду ты проверял. Может, они изменены на генном уровне? Или достаточно одной процедуры?..

– Может, так, вариантов уйма. Излучение, например. Ты как физик должна больше в этом понимать.

– Как физик я знаю только, что электромагнитным воздействием на мозг можно добиться много чего интересного. А точнее не скажу. Говорю же, я не по живому. Ладно, и что нам со всем этим делать? – Я вопросительно выгнула брови.

Испугаться по-прежнему не получалось, несмотря ни на что. А вот любопытство грызло все настойчивей.

– Надеяться на генные изменения, – отозвался Гаранин. – Или на то, что они изначально вот такие. Или еще на что угодно, вариантов масса. Идти-то пока некуда. То есть можно попробовать вернуться в лес, только это еще глупее и рискованней, чем оставаться тут. У меня даже аптечки внятной нет, а ты совсем не приспособлена к дикому выживанию. К тому же нет уверенности, что мы правильно определили планету и шансы на спасение объективно существуют, а болтаться по лесам всю оставшуюся жизнь – мрачная перспектива. Оставим побег на крайний случай, если заметим признаки изменений.

– Согласие остаться, невзирая на риск, это не признак? – спросила я полушутя.

Возвращаться в лес очень не хотелось, Гаранин сказал правду: не приспособлена я к такому.

– Теперь ты ударилась в другую крайность, – развеселился полковник. – Нет, не признак. Мы сюда изначально шли с многочисленными подозрениями. Я – точно. Ладно, хватит голых теорий. Отбой. Завтра экскурсия, может, что-нибудь ценное узнаем.

Мы по-прежнему спали в одной комнате, как в первую ночь: обоим так было спокойнее. Гаранину за меня, мне… тоже за меня. А что – люди взрослые, стесняться нечего, да и кровать достаточно широкая, чтобы лишний раз не пересекаться.

Я улеглась и еще долго ворочалась, обдумывая слова мужчины. Странностей в местных действительно полно, и далеко не все их полковник упомянул.

Например, галиги, те матовые шары в комнатах. С их помощью местные общались на больших расстояниях и управляли, как они выразились, «некоторыми процессами в городе», но подробностей мы не получили – даже минимальных, даже на бытовом уровне. И это вызывало вопросы. У нас самый непросвещенный в технических вопросах человек сможет вспомнить хоть про радиоволны и биоэлектронику, пусть и никогда не объяснит, как именно это работает. А галиги у местных просто были. И все. Вопросов о принципах работы аборигены категорически не понимали.

Гаранинский переводчик, кстати, не сумел подобрать внятный аналог этому понятию. Впрочем, это ничего особенного не значило: у лингводекодеров всегда проблемы со сложной техникой, даже при почти полном функциональном соответствии. И еще с эмоционально-чувственной сферой, такой вот парадокс.