Шаблон не был жестким, он лишь обеспечивал сюжетную основу. В самых популярных шаблонах заключалась большая гибкость. Одного нюанса, такого, например, как держит ли юноша в руке охотничье снаряжение (ил. 34
) или лиру (ил. 35), было достаточно, чтобы отличить Кефала от Титона – обоих возлюбленных Эос, но разных по роду занятий персонажей. Изменив некоторые элементы, шаблон можно было использовать и для воспроизведения других историй. На рисунке 36 крылатая фигура – мужчина, а преследуемый персонаж – девушка. Пол изменен, однако схема та же. Крылатый мужчина – это Борей, жестокий и страстный северный ветер, а девушка, за которой он гонится, – Орифия, дочь афинского царя Эрехтея. Вероятно, афинских вазописцев прельщала мысль о том, что жители их прославленного города были любимы богами, им хотелось верить, что северный ветер, их «зять», в 480 году до н. э. предусмотрительно подул в нужный момент и помог им разбить вторгшийся персидский флот у мыса Артемисий.Многие образы нетрудно идентифицировать, тем не менее всегда не лишне присмотреться к деталям. Шаблон, которым художник воспользовался для росписи вазы на рисунке 37, похож на те, что мы рассмотрели выше. В руках убегающего юноши точно такая же лира, как у Титона (ил. 35
), но у преследующей его женщины нет крыльев, и в руке она грозно сжимает копье. Это не любовная сцена, но нечто зловещее. Женщина без крыльев – не Эос, хотя порой даже ее изображают бескрылой (ил. 171), а юноша, которого она преследует, – не Титон. Это история об Орфее, легендарном музыканте, своей игрой настолько очаровавшем фракийских мужей, что вызвал ревность у их жен, и те в порыве ярости убили его. Внимательней вглядевшись, мы заметим, что злополучный музыкант уже пронзен одним копьем (оно выходит наискосок от живота до паха). Его рука, протянутая в мольбе к настигающей его женщине, очень напоминает руку, которую простер к Эос Титон (ил. 35), однако в данном контексте этот жест усилен и преображен. Утвердившийся шаблон стал для художника отправной точкой, подкорректировав его, он показал совершенно иную историю. Оценить это может только тот, кто обращает внимание и на детали, и на контекст.По тому, как вазописцы производили довольно быстро и недорого огромное количество сосудов, можно представить, сколь важно было для них работать с шаблонами. Изобретение новой модели для иллюстрирования каждого нового сюжета потребовало бы от художника непомерных затрат времени, а результат, скорее всего, оказался бы намного скромнее.
Украшенные фигурной росписью вазы были широко распространены в Греции и всюду, где селились греки, начиная с VIII века до н. э., тем не менее к концу IV века до н. э. этот вид росписи почти полностью исчез. И всё же художники продолжали иллюстрировать мифы с помощью других техник.
Начиная с 120 года н. э. состоятельные римляне всё больше предпочитали, чтобы их хоронили в богатых резных саркофагах из мрамора. В отличие от расписанных ваз, резные саркофаги были предметом роскоши, и, возможно, именно броский внешний вид способствовал их привлекательности. Скульпторы трудились над римскими саркофагами гораздо дольше, чем художники над вазами, упорно скалывая камень, пока не вырезывали желаемые изображения, но гибкие шаблоны были и для них не менее полезны.
Саркофаги декорировали по-разному: простыми узорами, гирляндами, а некоторые даже отдельными эпизодами из жизни усопшего. Многие саркофаги украшали сюжетами из греческой мифологии. Иногда выбор того или иного мифа озадачивает, особенно когда сюжет ужасает. Проще понять, почему выбирались сюжеты, содержащие намеки на то, что смерть есть лишь сон, из которого спящий просыпается в счастливую загробную жизнь.
Римляне весьма вольно трактовали греческую мифологию, переосмысливая ее в свете собственной культуры. Если в греческих мифах, как правило, страстное влечение божества к смертному приводило к несчастью, то римляне скорее положительно воспринимали такой мезальянс и выбирали для украшения саркофагов те мифы, в которых любовная история имела счастливый конец. Одна из них – история Ариадны.