Обречён любить тебя (СИ)

Ответить Антон не успел, поскольку пришло время семейных объятий и радостной встречи с дядей Яриком. Тем самым, который раньше водил всех детей Канарейкиных в парк, покупал всем мороженое и катался на горках с резвой малышней. Поэтому когда крепкие жилистые руки прижали Антона к крепкой груди, давая вдохнуть свежий аромат шоколада, в голове мгновенно пронеслось с десяток душещипательных воспоминаний. Их бы хватило на целый семейный фильм, где добрый дядюшка забирает детей лучшего друга из школы и обещает сладкий подарок за примерное поведение.

Уж что-что, а Тасманов-старший легко гасил любую бешеную активность ребенка. Его слушался Елисей — вполне себе аргумент в пользу такой нянечки.

— Сын, — ласково улыбнулся Ярослав и повторно заключил в объятия Марка, затем вернулся к Антону. — Малыш Татошка. Вырос-то как. Пашенька небось в пупок дышит, завистливо считая размах плеч? Сам он глиста в скафандре был, пока Кира не откормила.

Глупое прозвище уже не казалось обидным из уст папиного друга. Канарейкин пожал его руку, вздохнул и неуверенно покосился на Тасманова-младшего.

— Мы решили навестить тебя, — сказал тот, без слов поняв намек.

Антон постыдился своей причины для визита. Не каждый день младшие сыновья ходят к друзьям родителей и расспрашивают их о тайных скелетах в шкафах. К тому же Ярослав Тасманов и Павел Канарейкин дружили столько лет, что вряд ли отец Марка был объективной стороной вопроса. С другой стороны, больше не к кому обращаться. Тот же Сергей Радов секретами никогда не делился. Да и сам Антон никогда бы не решился к нему обратиться с таким щекотливым вопросом.

Очень тяжело стоять рядом с близким человеком, зная, что в его бедах есть доля твоей вины. Это чувство довольно въедливо. Похоже на червяка, который забирается в плод на стадии созревания и прогрызает там ходы. Снаружи все выглядит прекрасно, но стоит разломить пополам, и гниль стекает по руке вместе с остатками напускной идеальности.

Ощущал ли Павел то же самое, когда смотрел в глаза своим детям? Антон не хотел об этом думать. Может, его отца и вовсе не мучила совесть, кто знает. В любом случае, родному сыну не следовало судить о поступках родителя, пока нет всей правды.

— Я… — с губ почти сорвались слова сожаления.

Но то ли гордость помешала, то ли взгляд, в глубине которого мелькнуло понимание. Одного обращения оказалось достаточно, чтобы Ярослав мотнул головой. Он хлопнул Антона по плечу и наклонился к его уху:

— Мы не в церкви на службе. Потому не стоит склонять передо мной голову в надежде отмолить грехи. Особенно чужие.

Юрий Леонидович благоразумно притворился глухим и слепым. Лишь зоркий взгляд скользил по умиротворенным лицам заключенных, которые выходили из зала ровным строем. Один за другим под власть четырех охранников со стандартным набором гаджетов: планшет, сканер, электрические наручники. Поза к стенке, затем тихий звук щелчка и фиксация на запястье. Одно неверное движение грозило легким разрядом.

Если преступник продолжал сопротивляться, то напряжение усиливалось. По тому же принципу работали вживленные в запястья всех заключенных чипы. Одного прикосновения охранника к экрану планшета было достаточно, чтобы импульс дошел до мозга, отключая организм и погружая бунтовщика в глубокий обморок.

— Всего четыре охранника, — протянул Антон, вертя головой по сторонам, когда Юрий Леонидович попросил следовать за ним. — Их же десять. Сила, все дела.

Канарейкин вздрогнул, когда полковник притормозил на мгновение и улыбнулся ему. А уж от взгляда вовсе по телу поползли мурашки. Такой дружелюбный, но ни разу не добрый. Скорее в нем мелькнуло усталое равнодушие, свойственное людям, которые полжизни проработали бок о бок с антисоциальными личностями. Примерно так же на Антона смотрел психиатр во время стандартной проверки для получения справки в университет при поступлении. У Юрия Леонидовича и того врача даже улыбки напоминали оскал.

Внезапно Антон понял, что эфиопская тюрьма и ее охранники пугали гораздо меньше. В российской тюрьме процветала демократия ровно до тех пор, пока ты выполняешь правила. А если нарушил, то не жди понимания. Падение с небес болезненно. Тем более, когда привыкаешь к видимой свободе.

— Они же не дураки, — негромко рассмеялся Юрий Леонидович, подтверждая мысли Антона такой реакцией. — Никто не хочет в карцер. Дни и ночи в бетонной будке совсем не рай. Как и переезд в строгий режим.

До знаменитых комнат для свиданий им пришлось пройти еще два коридора. Сквозь закаленное стекло пробивались первые лучи солнца после дождя, трепетно скользя по светлым стенам. Там, в самом конце, их ждала очередная дверь под замком. Открывалась она просто: человек с доступом прикладывал ладонь, подставлял под сканер глаз, и система считывала его личность.