Обречен на смерть

— Можно, сэр. — При этих словах на глазах Кэша выступили слезы. — Потому что пожизненный приговор означает, что я буду жить.

Майкл открыл рот, чтобы ответить, но замер.

«И что, черт возьми, на это сказать?»

Впервые за все время, что он помнил, Майкл не нашел ответа. Настоящего. Правдивого. Он вырос в мире, чуждом Россу и Дрейпер. Но Кэш понимал этот мир. Поэтому Майкл знал, что в его словах есть правда. То, что Майкл просит его сделать, не останется без последствий. Это цена, которую придется заплатить, если они укажут на истинных виновников.

И, возможно, последствия будут именно такими, каких боялся Кэш. Майкл соврал бы, если бы стал это отрицать.

— Мы позаботимся, чтобы до вас никто не смог добраться, Саймон. Клянусь.

Дрейпер произнесла ложь, на которую не решился Майкл.

— Если вы разрешите нам выступить против О’Дрисколла, мы позаботимся, чтобы его держали подальше от вас. Но вы должны позволить нам действовать в ваших интересах. Дайте Майклу доказать, что О’Дрисколл виновен в убийстве, но вы к этому не причастны.

Кэш снова покачал головой. От этого движения слеза перелилась через нижнее веко и покатилась по щеке. За ней последовали другие. Кэш снова опустил глаза.

— Даррен этого не делал. — Его голос звучал слабо. Неубедительно.

Майкл сразу раскусил этот ответ. Это была мантра. Вбитая в Кэша кем-то крупнее и сильнее его.

— Можно мне вернуться в камеру?

— Саймон, пожалуйста, послушайте…

На этот раз заговорил Росс. Он собрался воззвать к здравому смыслу Саймона. Майкл схватил солиситора за руку и покачал головой, останавливая.

— Может, это к лучшему, Саймон, — сказал Майкл. Его инстинкт говорил, что, если они продолжат давить, это нанесет больше вреда, чем пользы. — Может быть, вам действительно стоит вернуться в камеру, а мы пойдем наверх. Поговорим позже.

— Спасибо, сэр.

И снова Саймон ответил, не поднимая глаз. Произнеся эти слова, он неуклюже выбрался со стула и подошел к двери. Там он остановился.

Кэш почти на тридцать сантиметров не доставал до косяка квадратной двери высотой метр восемьдесят, и примерно такое же расстояние оставалось между его плечами и дверной рамой. От этого он выглядел совсем крошечным, и Майкл оказался совершенно не готов к тому, что он сделал дальше.

Саймон Кэш обернулся, посмотрел прямо на Майкла и произнес всего два слова, перед тем как выйти из комнаты:

— Простите меня.

Двадцать шесть

Джоэль Леви вернулась за тот же самый стол в общей рабочей зоне четырех групп Скотленд-Ярда по расследованию особо важных преступлений. В кабинете Леви, располагавшемся на том же этаже, было и тише, и удобнее. Но там она не смогла бы присматривать за своей командой и, соответственно, за расследованием.

Каким бы нелепым ни казалось ей то, что полицейским каждый раз приходится искать себе свободный стол, Леви предпочитала находиться здесь. В самом сердце команды по расследованию особо важных преступлений.

Двух из трех вчерашних столов больше не было. Лишние папки вернулись обратно в архивы, свидетельства юридической жизни Филиппа Лонгмана снова собирали пыль.

Остался только один стол. Всего пять папок.

— На этот раз отбор оказался намного результативнее — заметила Леви, когда констебль Салли Райан положила в маленькую стопку шестую папку. — Сколько еще, Салли?

— Это все, мэм, — ответила Райан.

Леви позволила себе улыбнуться с облегчением. Убийство Адама Бланта все меняло. Отобрав только те дела, в которых Лонгман был судьей, а Блант — солиситором, они смогли неимоверно сузить круг поисков. А также избежать критериев, несовершенство которых так беспокоило Леви с Хейлом.

— Есть те, что мы выявили вчера? — спросила она. — С какого-нибудь из вчерашних столов?

— Два дела. — Более четкие критерии поиска позволяли требовать меньше человеко-часов, поэтому Салли Райан занималась этим в одиночку. — Первое со стола номер один. Второе из тех, что подошли по всем критериям и попали на стол три.

— Ясно, тогда давай для начала быстренько пробежимся по тем, которые не прошли отбор вчера, — решила Леви. — Убедимся, что мы ничего не упустили, а потом перейдем к основным подозреваемым. Говори, что там.

— Это все не уголовные дела, мэм. В них не было никакого насилия и осужденных по уголовным статьям.

— И что же это за дела?

— Три разбирательства в Верховном суде, все — по вопросам собственности. В фирму Бланта обращалось много клиентов по этим вопросам. Четвертое дело — ходатайство о судебном запрете на публикацию подробностей незначительного сексуального скандала.

— Хорошо, значит, никакого насилия. Что насчет вражды? Там было из-за чего затаить обиду на Лонгмана с Блантом?

— Нет, мэм. Наоборот, все четыре дела разрешились в пользу клиентов Бланта, поэтому у них не было никаких причин жаловаться. Кажется, из него вышел не такой уж плохой гражданский адвокат.

Леви улыбнулась. Райан была и правда хороша в своем деле.

— Думаю, можно спокойно их вычеркнуть, — заключила Леви. — По крайней мере, на текущий момент. Но все равно нужно расставить все точки над «и», поэтому проследи, чтобы всех допросили.

— Уже допрашивают, мэм.