Обреченная цитадель

Сдав документы и переодевшись в маскхалаты, добрались по переходам до боевого охранения, в котором несли службу четверо пехотинцев, пристально посматривающих во все стороны и прислушивающихся к каждому ночному шороху. Поначалу Герасимова удивляла способность опытных солдат среди звуков интенсивного боя различать шаги крадущегося человека, треснувшую ветку под ногой врага. И попав в разведку, вскоре он развил в себе такое же чувство. Несмотря на темень, сейчас он видел даже лучше, чем в обычные дни. Впереди метров за двести он распознал трупы солдат, убитых во вчерашнем бою. Среди них могли быть и раненые, вот только шансов, чтобы выжить, у них оставалось все меньше. Трехсотметровый участок перед окопами был хорошо прострелен, и немцы палили из пулеметов при малейшем подозрительном движении. Дважды к убитым солдатам пытались подобраться похоронные команды, но всякий раз возвращались. И вот сейчас, когда немцы в значительной степени укрепили свои позиции, шарахая из всех орудий в сторону каждого подозрительного звука, предстояло перейти линию фронта и добыть «языка».

Рядом, дожидаясь команды, присели бойцы, думая о чем-то своем. То и дело раздавались разрывы, но как-то лениво, без должного усердия. Шарахнут из пушки малого калибра, а потом вновь устанавливается тишина. Затишье не бесконечно, дальше опять, будто бы переругиваясь, застрочат пулеметы, разрезая трассирующими пулями мрак.

Вдруг в небо взметнулись сразу три зеленые ракеты. На какой-то момент они зависли в воздухе, яростно заискрившись, а потом медленно стали опускаться.

Бойцы в ожидании смотрели на Герасимова. Наступившая минута самая важная. Его встретили спокойные и уверенные взгляды. Если и были какие-то сомнения, то они были запрятаны глубоко внутри. Не рассмотреть. А потом для этих парней предстоящий переход за линию фронта всего лишь один из многих. Одним больше, одним меньше… Но любой из них мог стать роковым. Так что особой разницы не было ни тогда, ни сейчас.

Немецкие окопы первой линии обороны, где разместились разведчики, выглядели добротными, широкими, позволяли подняться в рост. Стенки очень грамотно укреплены бревнами, брустверы обложены крупными валунами, просто так их не пробить. Так что в них майор Герасимов чувствовал себя вполне уверенно. Это не сорок первый год, когда фрицы не думали об обороне. Сейчас, уже не однажды битые, они научились вгрызаться в землю, чтобы уцелеть.

И все-таки в этот раз было немного по-другому. Поострее, что ли… Похоже, что нечто схожее ощущали и сами бойцы. Может, поэтому, видя его сосредоточенность, не встревали в накатившие думы какими-то второстепенными вопросами.

Сержант Миронов улыбнулся своей детской улыбкой, и Герасимов негромко напомнил:

– У нас час. А там ударит артиллерия. Вперед!

Юркнули в ночь и, вжавшись в землю, незаметно и проворно устремились вперед. Нейтральная полоса – каких-то триста метров, – изрытая взрывами, напичканная металлом. Впереди неровной, едва возвышающейся над землей полоской, показался бруствер. Где-то слева над нейтральной полосой взмыла вверх ослепительно яркая ракета, осветив окружающее пространство: разбитый танк с накренившейся башней, пушку со смятым лафетом, колючую проволоку, торчавшую из земли рваными жилами, гильзы от снарядов, лоскуты тряпья и трупы – всюду, куда ни глянь, – дожидавшиеся захоронения.

Уткнувшись лицом в землю, майор Герасимов попробовал ее на вкус, неприятно скрипнувшую на зубах мелким песком.

Почти одновременно с двух сторон застучали пулеметы, выискивая во вражеских окопах и на нейтральной полосе движение. В опасной близости брызнуло несколько фонтанчиков, швырнув в лицо колючий черный песок вперемешку со снегом.

Вспыхнув в последний раз ярко-белым светом, ракета прогорела, тотчас погрузив окружающее пространство в кромешность.

Майор Герасимов проворной юркой ящерицей выполз вперед, зная, что троица разведчиков немедленно последует за ним. Чувствовал телом каждый бугорок потревоженной взрыхленной земли, то прижимаясь к ней покрепче, чтобы пролезть под нагромождениями колкого железа, то слегка приподнимаясь, чтобы переползти очередное препятствие.

Заползли в глубокую воронку, находившуюся точно на середине между немецкими и советскими окопами.

– Закурить бы, – мечтательно произнес сержант, присевший рядом. – Хотел перед выходом затянуться, а потом глянул, а махорка-то отсырела.

– А что не сказал? – удивился Потап. – Есть у меня махорка, не поскупился бы.