Обреченность

Пейзаж неуловимо мелькал за окном автомобиля. Как бы я не пыталась, я не могу заставлять свой мозг ухватиться за что-нибудь, что помогло бы мне сориентироваться. Мой обычный метод — сбежать в небытие — подводит меня, когда я больше всего в нём нуждаюсь.

Я слышу каждый звук, который он издаёт: от его каждого тихого вздоха до звука пальцев, беззвучно печатающих что-то на экране телефона. С каждой прошедшей секундой мои нервы становятся более издёрганными, мой пустой желудок — бурлящим, а моё горло горит при каждом сглатывании.

Я не осознаю, сколько прошло времени, или как далеко мы уехали, но хруст гравия под колёсами автомобиля почти оглушает.

— Добро пожаловать домой, миссис Хантер.

Его голос дразнящий, тон бархатный, соблазнительный, губы растянуты в одной из его коронных ухмылок, от которой побегут мурашки по моей замёрзшей коже.

Я не смею смотреть на него. Вместо этого я поднимаю глаза на открывающийся вид за сильно тонированным стеклом, но всё, что я вижу, — тёмные силуэты деревьев. Автомобиль замедляется, и деревья сменяются высокой кирпичной стеной, столь же высокой, как стена, окружающая «Крэйвен Холл». Прочная древесина и рельефные стальные ворота широко раскрыты, когда мы медленно тащимся мимо сторожевой будки. Два мускулистых сотрудника службы безопасности кивают подбородками автомобилю, пока мы проезжаем мимо, оба вооружены полуавтоматическим оружием.

Это место — крепость и тюрьма. Это не определение дома, которое есть у большинства людей. Но я — не большинство людей, и «Крэйвен Холл» в десять раз более защищен, чем всё, что я видела до сих пор. Это не меняет ситуацию, я была пленницей всю свою жизнь, и единственная вещь, которая изменилась, — моя клетка.

И мой хозяин.

Образ моей матери возникает перед моим мысленным взором, и я ненадолго закрываю свои глаза, стараясь удержать в памяти её добрые глаза и теплую улыбку. Если бы я могла остаться в моих воспоминаниях с ней, то смогла бы выдержать всё, что произойдёт сегодняшней ночью. Я могу не дожить до утра, но я справлюсь с осознанием моей возможной преждевременной кончины.

Автомобиль останавливается.

Её изображение исчезает, и я хочу рыдать от чувства потери.

«Я не могу это сделать».

«Я не могу это сделать».

Жесткий хриплый смех прорезает мои мысли, и взглядом я моментально улавливаю Коула. Его улыбка не такая нежная, как улыбка моей матери, которую я пыталась и не сумела удержать в своих мыслях. Она — чистое зло.

— Ты думаешь о путях побега? — его смех дразнит. — Ты будешь искать их, женушка. Но у тебя нет шанса. Теперь ты принадлежишь мне. Папочки здесь нет, чтобы спасти тебя.

Злость пузыриться желчью в моем животе и бездумно выливается из моего горла.

— Ты думаешь, что мой отец защищал меня? Ты думаешь, что моя жизнь представляла собой только привилегии и комфорт? Ты просто помешанный. Мой папочка — ещё больший монстр, чем ты, ты…

Боль опаляет мою скулу от зверского удара слева, и моя голова откидывается в сторону от сидения. Прежде, чем даже хныканье покинуло мой рот, он рукой ловит в ловушку мою челюсть, жестоко сжимая моё лицо до тех пор, пока непрошенные слезы не падают из моих глаз.

— Посмотри на меня.

Мой взгляд опущен вниз, я даже не моргаю в надежде остановить мою слабость, прямо сейчас катящуюся по моим щекам, предавая меня.

— Я, бл*дь, сказал, посмотри на меня, — он грубо трясет моё лицо в своей беспощадной хватке, и я поднимаю свои влажные глаза на него.

Он смотрит на один глаз потом на другой, разглядывая их не соответствующие цвета, погружаясь в глубину и иссушая мой мозг своим совершенным голубым пристальным взглядом.

— Твой папочка, может, и правит своим королевством в кровавой короне, но я не боюсь этого. Кровь успокаивает меня, кровь — это наркотик, которого я жажду.

Он слегка ослабляет свою хватку и просовывает свой большой палец между моими губами, пробегая мягкой подушечкой по моим нижним зубам так, будто проверяет их остроту. Инстинкт перемещает мой язык, настоятельно призывая попробовать познать его вкус, и тогда я медленно облизываю его кожу, он замирает. Его ледяной пристальный взгляд ещё раз встречается с моим, и обжигающий след от него несется прямо вниз по моему позвоночнику.

Ухмыляясь, он проталкивает свой большой палец глубже, и я вся дрожу от желания всосать его. Даже в то время, когда мозг говорит мне, что он должен вызывать во мне отвращение, моё тело похотливо сдаётся. Я жалкая в моём стремлении к прикосновению, в поисках утешения и любого контакта, который я смогу получить. Я больна. Эта пузырящаяся во мне потребность — болезнь.

— Алек обещал мне девственницу, и всё же ты сосёшь мой большой палец, как шлюха. Скажи мне, принцесса, ты думаешь, что твои жалкие попытки обольщения спасут тебя?

Его вопрос риторический, он не ожидает ответа, и я также не могу дать ему ни одного. Всё, на что я способна между захватом моего лица и толстым пальцем в моём рту, это стон. Но даже этого я не дам ему. Я не настолько глупа, чтобы откровенно демонстрировать ему эффект, который он на меня оказывает.