Обреченные

-- Это все равно... -- сказал Сеня, кривя губы от боли в голове. -- Он победил...

Ирина топнула ножкой, и глаза ее блеснули злым, упрямым огоньком. Она сказала, с ненавистью глядя на меня:

-- А я все-таки не хочу быть его! Я его совсем, совсем не люблю!.. Вот что!..

Я был обескуражен: я имел на нее все права -- и все же она отказывалась быть моей!.. Но я не стал настаивать и покорился, начиная смутно понимать, что победителем все же остался Сеня, потому что она благоволила к нему, и что никакой победой над ним мне не удастся завоевать ее чувство...

Кончилось это тем, что мы втроем отправились к озеру, чтобы смыть кровь с головы и рук Сени. Стыд, раскаянье и жалость окончательно овладели мной, и, промывая небольшую ранку на голове брата, я тревожно спрашивал:

-- Больно тебе? Больно?..

-- Немножко... почти не больно... -- великодушно, с бледной улыбкой отвечал Сеня, видимо желая меня успокоить...

А через полчаса мы уже снова играли втроем, как будто ничего не случилось. Только Ирина дулась на меня, не заговаривала со мной и сторонилась, держась ближе к Сене. Я же был с ней преувеличенно вежлив, а с братом -- нежен и предупредителен...

* * *

В моем детском царстве я не был ровно пять лет, и за это время и без того запущенный здесь парк совсем превратился в густой, глухой лес, без тропинок и дорожек, которые поросли высокой, дикой травой. Пробираясь в зеленой чаще, казалось, я слышал, среди птичьего гама, Тоненький голосок Ирины, звавший меня, как и тогда, когда я спрятался от нее в самолюбивом желании получить от нее такой же порыв радости со слезами и поцелуями, каким она встретила отбившегося было от нас Сеню. Я оглядывался по сторонам, словно ждал, что из зеленых ветвей вдруг выглянет беловолосая головка и бледное, тонкое личико девочки с большими васильковыми глазами...

Тенистая, таинственная древесная глушь окружала меня со всех сторон, и чем больше я углублялся в нее, тем сильнее было очарование ее дикости, пробуждавшей во мне ту же неодолимую потребность делать странные, непонятные прыжки, кричать без всякой причины во весь голос, какую я испытывал в младенческие годы...

И вдруг я услыхал застывшее где-то вблизи чье-то глубокое молчание, тишину чужого взгляда, сдерживаемое дыхание испуганно притаившегося человека. Я вскочил и увидел прямо перед собой бледное лицо золотоволосой девушки, удивленно смотревшей на меня из кустов большими, васильковыми глазами. Во мне все как будто перепуталось, смешалось далекое прошлое с настоящим, и я бессознательно, не отдавая себе отчета, воскликнул:

-- Ирина!..

Ее губы тронула слабая улыбка, щеки покрылись бледно-розовой краской. Она раздвинула руками кусты -- и ко мне вышла высокая, тонкая девушка в белом кисейном платье, с открытой шеей и руками до плеч, ослепительно белыми, имевшими болезненный вид вследствие отсутствия на них летнего загара. Это была та же Ирина, только значительно больше ростом, и потом в ее лице и в особенности в глазах было нечто новое для меня -- как бы отсутствующий взгляд, углубленность в себя, в какую-то глубоко спрятанную печаль. Какой-то особенной бездонной тишиной веяло от этого взгляда и, посмотрев в ее глаза, я тотчас же понял, почему я услыхал этот взгляд. Его нельзя было не услышать; его молчание покрывало все лесные звуки; казалось, вокруг нас стояла мертвая тишина...

-- Узнали? -- сказала она, протягивая мне руку и смущенно улыбаясь...

-- Как вы здесь очутились? Мне дома ничего не сказали...

-- Я просила не говорить. Мне хотелось посмотреть -- узнаете ли вы меня... Я гощу у вас. Хочу прожить здесь один месяц...

Вспомнив, что она, вероятно, видела, как я здесь прыгал, и слыхала мои нелепые, дикие крики, я покраснел, как мальчишка, и смущенно пробормотал:

-- Я совсем одурел от здешнего воздуха. Хожу, как пьяный...

Она, казалось, поняла, о чем я говорил, и грустно сказала.

-- Когда я приехала сюда -- мне захотелось, как в детстве, прыгать и кричать, и я попробовала. Но ничего не выходило...

-- Вот погодите, Сеня приедет... -- почему-то сказал я, как будто искал, чем бы ее утешить.

Ее лицо стало еще строже, серьезней, но взгляд ее синих глаз впервые как будто вернулся из далекого странствия и в нем слабо заблестело что-то, похожее на радость или любопытство. Она спросила, потупившись:

-- Он должен приехать?..

-- Обещал через две недели...

Щеки Ирины снова слабо порозовели...