Обреченные

— Она просила спасти его отца и клялась в безумной любви к тебе…ее горе было искренним. Я видела безумие матерей, потерявших младенцев. И ее безумие плескалось у нее в глазах…Отпечаток смерти после которой частица женщины умирает…Может она и не лгала…но именно поэтому я пошла за ней. Мне казалось, что предать отца своего мертвого сын она просто не способна.

Дали усмехнулась и ее смех отозвался во мне еще одной сквозной раной в груди.

— Я ошиблась…как я могу винить в этих ошибках тебя? Если даже я поверила лживым речам твоей шеаны?

— Ложь…у нее не могло быть сына…не могло я бы почувствовал, я бы знал.

— Иногда, когда люди трахаются, Рейн, у женщин рождаются дети. Они могут быть нежеланны и ненавистны, но они все же появляются на свет.

— Я уже давно не человек. Как и ты. И я не верю этой сказке. Придуманной для того чтобы ты сжалилась над ней и поверила.

Вот и конец битве. Нелепый беспощадно глупый конец. Я был слишком одержим ею, чтобы не набросится на пиршество, которое принесли мне прямо в темницу и подсунули под нос. Изысканное лакомство, о котором грезил долгие месяцы. Манящий аромат мериды в таком количестве, как я захочу. И я набросился на него, теряя остатки разума. Я, оголодавший до безумия за столько времени обрек себя на смерть этой жадной дикой трапезой. А ведь я подумал, что именно с этого мгновения мы с ней будем жить…Я посмел мечтать о счастье. Урод с обезображенной рожей грезил о девочке с лицом ангела. Она скормила мне не только свое роскошное велиарское тело, но и надежду. Ту самую развязную подлую дрянь, которую я давно вышвырнул из своего дома и отправил раздвигать ляжки перед другими идиотами…Она преподнесла мне ее под кружевами своего платья, между полушариями груди и под шелковыми панталонами, которые я рвал зубами, чтобы глотать эту надежду похотливыми глотками и обманываться снова и снова ее лживыми стонами наслаждения. Я травился ею и не понимал, что сама смерть извивается в моих объятиях. Хотя сам и дал ей это имя.

Я вознес их обеих на пьедестал святости… ведь только стоило разыграть передо мной спектакль со стеклом, как я поверил еще больше. Ведь она была так искренна. Так прекрасна и невинна с этим хрусталем, покрывающим нежнейшую бирюзу, с этими слезами на белых щеках. Прозрачный яд лжи. Красивый, безумно красивый яд. Какой же я идиот…Я продолжал умирать и гнить даже сейчас. Стоя с веревкой на шее и глядя в толпу…алчно ища ее в ней и сходя с ума от дикого ужаса, что не найду. Потому что я все равно упрямо до жгучего бессилия любил красноволосую тварь. Давааай девочка-смерть, покажись?

— Мааалаааан. Выходиии, — заорал и получил удар по лицу, сплюнул кровью, — Выходи. Маалан, выходи твоя мечта сбылааась. Меня казнят. Ты тааак хотела это виде… — еще удар и я захлебываюсь кровью с рассеченных губ.

— Посмотриии, проклятая, как я буду подыхаааать. Где ты? Я хочу видеть твои, — еще несколько ударов и перед глазами стоит черная пелена, — глазаааа.

— По-ве-си-ть. По-ве-си-ть.

Скандирует толпа и Дали сжимает мои пальцы.

— Заткнись. Не зови ее. Не унижайся. Она не достойна видеть твою смерть.

"Ты знааал, — голос Сивар заставил вскинуть голову, на которую палач накинул петлю, — я сказала тебе что он в нееей…сказалааа сказалааа…Вскрой волчице вену и себе, смешай вашу кровь и призови луну…Призови ее взять твое тело и дать взамен волчье. И она…пусть сделает то же самое. Зови Луну, волк, зови и она придет. Зови владычицу теней, обещай ей сотни окровавленных тел взамен на возможность обратиться…и помни каждое обращение отнимает кусок твоей души и отдает ее ему".

— Во имя Всевышнего нашего Иллина, мы приговариваем этих…

Я стиснул руку Дали и повел по ее запястью ногтем, нажимая все сильнее.

— Им иммадан, ахала сан фар. Ты что творишь?

— Терпи. Взывай к луне, Дали. Взывай всем существом. Это все что у нас есть. Давааай, выпускай свою волчицу.

Надкусил свое уже вскрытое запястье и прижал к ее. Под монотонный голос Даната. Вглядываясь в лица лассаров и ощущая, как чернота начинает трансформироваться в нечто живое и шевелящееся, обрастающее шерстью.

Дали вскрикнула, и я триумфально усмехнулся, приветствуя владычицу боль. По венам потекла ржавая ртуть, и они вспыхнули адским пламенем. Захрустели вытягивающиеся сухожилия и под кожей зашевелились тысячу песчинок. Адски больно лопался каждый сосуд под стоны Дали и крики толпы. Мы превращались у них на глазах, вызвав ступор и оцепенение. Когда захрустели кости и мышцы лица затрещали от разрывов, вытягиваясь в пасть, палач осенил себя звездой, отступая назад.