Обреченные

Ступила вперед, готовая закричать, завопить, если это потребуется, чтобы она обернулась ко мне. Потому что мне не нравилось, что она не смотрит. Что отсылает меня с глаз долой…как ненужную, как лишнюю сейчас.

— Или, может, ты ждала кого-то другого здесь? Тогда я тебя огорчу, — еще один шаг вперед, позволяя быстрым волнам реки биться о ноги, — я не сдвинусь с этого места. Хочешь, чтобы я ушла? Унеси меня.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ДАЛИ. ЛОРИЭЛЬ

Усмехаюсь, и вода по лицу стекает солоноватая с привкусом крови. Упрямая. Такая упрямая маленькая шеана. Ревнивая маленькая шеана. Она просто не знает, что к ней вернулось, не знает, что и сюда может прийти отряд, что нам бежать надо как можно скорее, не знает, что мои люди все казнены. Все те, кто были взяты вместе со мной… И не знает, что я, как психопатка, люблю ее. И чем сильнее люблю, тем больше понимаю, что ей не место рядом со мной. И тем больше понимаю, что отпущу и сдохну без нее. Ни трон не нужен станет, ни война эта бесконечная, ни месть, которой пресытилась.

Резко обернулась, взметнув ворох брызг, окатив ими и ее тоже.

Стоит позади меня, слезы в прекрасных глазах блестят, и тут же они распахнулись шире. Увидела.

— К этому подарку от лассаров надо привыкнуть, Лаана. Меня он тоже ужаснул. Как и тебя. Все еще считаешь, что я ждала здесь кого-то другого?

* * *

— Далииии…

Невольно для себя самой. На выдохе. Приложив ладонь ко рту и чувствуя, как жгут слезы глаза. Не расплакаться, не позволить им пролиться, она ведь не поймет. Моя любимая…моя такая гордая и такая глупая в своей гордости женщина. Она ведь не поймет.

А сердце рухнуло. Вниз покатилось. В реку. На самое дно. Провалилось в мягком песке, покрытое толщей красных вод.

Когда увидела ее лицо…когда увидела, что сделали с ней. С моей Дали…и впервые, Иллин…она думала, я испугаюсь и убегу? А я впервые захотела убить. Найти и растерзать собственными руками ту тварь, что это сделала с ней. И внутри боль ее разливается. Та, которую она прячет за усмешкой, та, которая в газах ее глубоко спрятана. Им иммадаааан…К ней подошла на негнущихся ногах, ощущая, как острые лезвия ее боли вспарывают изнутри мою плоть. Рваными ударами снизу вверх. Руку протянула, чтобы коснуться рубца, и вздрогнула, когда она голову отвела и запястье мое обхватила пальцами. А я глаз отвести не могу от ее лица. Но вижу, представляю, как она получала эту рану, как истекала кровью и какую адскую боль испытывала в этот момент.

— Меня ужасает не твое лицо, а твои мысли, Дали.

Дернула руку на себя…но она держит крепко, а я пальцы в кулак стискиваю от боли…боли от желания коснуться ее

* * *

Я забыла, что значит искренность. Я ее никогда не видела, если и видела, то не помню. Со мной искренен только мой брат и то не всегда. А вот сейчас, глядя в эти огромные карие глаза, наполненные жидким хрусталем, на эти подрагивающие губы, я вдруг ощутила искренность на физическом уровне. Глотает слезы и держится изо всех сил, чтобы не расплакаться…потому что знает я не приму ее жалости. Но это не жалость.

Я не знаю, как называется эта аномальная болезнь, от которой скрутило и связало, спрессовало нас с друг другом. Любовь? Мы слишком грязные для нее. Похоть? Мы слишком чистые для нее, ибо не ею единой дышим. Я не знаю, что это, но меня рвет на ошметки только от желания просто быть рядом с ней, волосы ее трогать, брови гладить, губы целовать жадно кусая или нежно облизывая, волосы ее в косы плести и расплетать, спать с ней в одной постели, сплетая руки и ноги, беречь ее и заботиться о ней.

Сдавила ее руку, а другой к себе привлекла, и в горле сохнет от тоски по ней, от адской потребности касаться, телом эту искренность почувствовать. Лбом к ее лбу прижалась.

— Они саму меня пугают…слишком много о тебе…слишком.

И губами ее губ, едва касаясь, чтобы судорожно выдохнуть и зарыться в ее волосы на затылке, чувствуя, как сжимаются от возбуждения соски и твердеет клитор. Как окатывает жгучей потребностью взять ее прямо сейчас.

И хрипло ей в губы, сильнее вдавливая в себя.

— Я голодная…слышишь, лаана? Я дико голодная.

Раздирая пуговицы на ее жакете, дергая шнурки на блузке и жадно впиваясь в ее губы со стоном, вбивая язык ей в рот и стискивая одной рукой упругие ягодицы, вдавить ее в себя, ногой между ее ног, а ее между моих и зарычать ей в губы от трения об острое колено.

Лихорадочно сдирая мокрые вещи, чтобы с громким воплем обхватить маленькие груди жадными ладонями и сжать соски, вылизывая ее рот, не целуя…потому что не могу, потому что больно, им иммадан, и швы расходятся.

* * *

Стон облегчения в ее губы, потому что поверила. Если бы нет, если бы заколебалась хотя бы еще мгновение, я бы закричала. А вместо этого сейчас стонала, прижимаясь к ее телу, отдавая свои губы во власть ее…и я умирала от тоски по этой ее власти над собой.