Обреченные

Она открывала меня для меня же самой. Открывала с первой же нашей встречи, с первого взгляда, которым опалила мгновенно и безжалостно, которым сожгла меня прежнюю, чтобы возродить для себя другую. Ту, которая, словно животное вечно голодное, будет готово отдаваться ей снова и снова. И каждый раз без остатка. Каждый раз дотла. И я понятия не имею, какой саананской силой обладает велиария Валласа, если ей удается одновременно сжигать меня и создавать. Заставлять подставлять себя ей. Выгибаться, готовой принять в себе так глубоко, как она решит. Ее пальцы, ее язык, и дрожаааать… снова дрожать от возбуждения, накатывающего, потому что это она. Потому что я с ней. И она злится и хочет доказать мне же и себе, что я принадлежу ей одной. Насаживаться на ее пальцы, выстанывая в унисон, кусая до крови губы и плача огненными слезами от каждого грубого слова. Стегает ими, это бешенство возбуждения, подгоняя вперед.

И потом рычать наравне с ней диким волком, нагло врываясь в нее пальцами и тут же всхлипывая, чувствуя такие же толчки в себе. Вместе. Одно целое. И я тоже не понимаю…я тоже не знаю, Далия, в каком месте мы с тобой сплелись настолько прочно, что ни мечом не разрубить, ни руками отодрать. Подаваться бедрами навстречу ее пальцам, ожесточенно овладевая ею своими, сквозь слезы глядя на ее лицо, перекошенное адской страстью. Вжимаясь в нее, чтобы, склонив голову, вцепиться зубами в плечи, и закричать…закричать с сомкнутыми на ее плоти зубами от наслаждения. Совместного. Нет. Одного на двоих. От наслаждения, взорвавшего весь остальной мир. Только я и она напротив меня…нет. во мне. А я в ней. Так глубоко. Так крепко, что не разорвать.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. РЕЙН. ДАЛИЯ

Она все же приползла на четвереньках…жалобно скуля и оттопыривая голый зад, приглашая вкусить ее потрепанное, но все еще такое желанное естество, скреблась в дверь, ломала когти и выла кровавыми слезами, пока я не распахнул нараспашку ворота и не втянул ее за волосы, глядя в пустые глазницы. Сжалившись над ней и над собой.

Ну что, сука лживая, последний раунд? Если ты снова мне солгала, я перекручу тебя в фарш и отдам волкам. Не думаю, что она испугалась, из нас двоих страшно было лишь мне. А ей…ей все равно, ведь у нее таких как я — бесконечность…Это у меня она была одной-единственной.

Да, я таки взял ее с собой — суку-надежду. Засунул за пазуху и прикрыл ее тщедушное тело тулупом, седлая коня и глядя, как Далия вскакивает на своего, надевая перчатки и заматывая голову шарфом, как и пол лица. Я ухмыльнулся, когда мы оба натянули поводья — два одиноких путника в метель отправились искать еще одну дрянь, которая практически издохла на этой земле, но нам сказали, где она прячется. Где зарыла свои бесценные телеса наша с маалан правда. И мы с голозадой шлюхой-надеждой, спрятанной у меня за пазухой, искренне надеялись, что, когда найдем вторую, все же если и не разбогатеем, то хотя бы не сдохнем.

Снег начался еще ночью. Плотной белой стеной валил, закрывая обзор и обжигая лицо ледяными иголками. Но мне нужна была правда, а Дали не хотела меня отпускать одного. Возможно, она, как и я, хотела понять, жива ли та сучка, о которой все пафосно говорят, но мало кто видел и мало кто сам мог бы ее породить. Я же породил за эту ночь десять таких и сам же их убил. Мне казалось, я сам умирал вместе с ними и болезненно срастался из ошметков мяса в подобие себя самого. Если снять с меня кожный покров, то я буду испещрен багровыми рубцами, как мертвецы на столах саананских лекарей или мадоров.

Дорога, которой на самом деле в такую метель уже не было, вела нас через ту самую цитадель, из которой мы бежали всего лишь два дня назад. Поначалу мы хотели ее обойти вдоль кромки леса, но потом решили, что в такую погоду ни один дозорный нас не увидит. Я прикрыл глаза рукой от снега, высматривая вдалеке огни на стене и на башне, но не увидел ни одного. Осадил коня, вглядываясь еще пристальней, позволяя волку увидеть больше, чем человеку…увидеть и почувствовать. Как и я ощутил холод уже изнутри и давящее ощущение надвигающейся беды. Нечто, не поддающееся пониманию, нечто, подвластное лишь чутью зверя.