Обреченные

Слова…каждое из них дается ей с трудом. И меня рвет. Рвет на части от смести дикого возбуждения, которое пробуждают ее жадные движения, и от той боли, что раздирает уже ее. Физической боли. Сплетая язык с ее языком, лаская его, прижимаясь…Иллин, вжимаясь в нее так крепко, что сердцу тесно в груди. Лихорадочными движениями ищущих рук стискивать ее талию, спину, плечи…когда начала сдирать свою одежду. Когда стиснула грудь, а позвоночник прострелило разрядом молнии. Закатывать глаза от наслаждения ощущать ее язык на своих губах, пока не пришло осознание — не целует больше…поцелуи даются ей слишком тяжело. И меня трясти начинает. Крупной дрожью. От желания, впившегося в кожу тысячами щупалец.

— Я хочу твои губы, Дали, — резко на колени рухнуть, подняв голову, посмотреть в ее глаза, — я хочу твои губы. Во эти. Сейчас. Пожалуйста…хочу до безумия.

И сжать ладонями стройные бедра, припадая ртом между ее ног. Языком по складкам плоти, раздвигая их пальцами, чтобы терзать узелок плоти между ними. Твердый, налившийся кровью. Цеплять его большим пальцем, тут же сменяя его на язык. Втягивая в рот, чтобы посасывать, не отводя взгляда от ее лица. От ее бешено вздымающейся груди с острыми сосками и прекрасного напряженного лица с крепко стиснутыми зубами и голодным блеском глаз.

Громко причмокивая, отпустить ее плоть, позволяя слышать свое сбивающееся дыхание. Это не игра, Дали. Ты чувствуешь, как меня трясет от твоего вкуса у себя во рту? Пальцами скользнуть в маленькую дырочку, зашипев, когда Дали прижала мою голову к себе. И, снова приникнув к лону ртом, двигать ладонью, застонав, когда так тесно сжала мои пальцы изнутри.

* * *

Я не позволяла. Даже ей. Никому. Никогда не позволяла себя трогать…Но эти умоляющие глаза. И мысли, что так и не узнаю, каково это — когда твое тело любят…Я колеблюсь, я хочу отшвырнуть ее, заметаться и оттолкнуть. Но она не дает мне думать…талантливая ученица запомнила все, что я делала с ней, и набросилась на мою плоть. Я представляла себе, как это будет…представляла, как разрешу ей вначале тронуть себя, а потом буду остервенело тереться о ее язык. Представляла и бурно кончала, но ни разу не смогла дать ей это сделать. А сейчас ощутила ее наглые губы у себя между ног и эти маленькие пальчики, раздвигающие складки, которых не касались никогда вот так, и меня пронизало тысячами молний. Рык-рыдание вырвалось из груди, выгнуло дугой, и я, задыхаясь, глотнула воздух, закатывая глаза, когда кончик язычка маленькой шеаны начал нагло дрожать на моем пульсирующем клиторе. Она обхватывает его губами, а я не понимаю, что даже не стону, а рычу сквозь стиснутые зубы и впиваюсь в каштановые волосы все сильнее в диком исступлении. И, едва почувствовав внутри ее палец, вдавить голову к себе в промежность, непроизвольно извиваясь, потираясь разрывающимся от пульсации клитором о язык и губы, насаживаясь на ее палец истекающим влагой лоном, чтобы с воплем заорать, двигаясь все быстрее и быстрее, вибрируя на языке Лори, удерживая голову, чтоб не увернулась и кончая впервые вот так…по-настоящему…не одна, судорожно сжимаясь вокруг ее пальца.

Взмокшая, покрытая испариной в горячей воде. Меня все еще дергает в последних спазмах, и она не убирает свой язычок, продлевая мою агонию. Рывком подняла мою девочку на ноги и сплела язык с ее языком слизывая собственную влагу, чувствуя, как дрожит ее хрупкое тело от страсти и возбуждения. Она единственная, кто хотела меня так же безумно, как и я ее. Такое не сыграешь. Я вожделение в глазах читала и пальцами собирала между нежных складочек.

— Меня никто не брал до тебя, — прямо ей в губы, — никто…им иммадан, лаана…твои язык и рот…им иммадан, маленькая.

Сжала ее твердые соски, сильно потянула к себе за самые кончики. Подхватила под ягодицы и усадила на выступающий камень. Судорожно сглотнула, осматривая мокрое смуглое тело.

— Красивая шеана…красивая до боли.

Раскройся для меня. Ты ласкала себя, думая обо мне? Ласкала мои любимые губы и вкусный маленький узелок между ними? Покажи…

* * *

Мне казалось, это меня выгнуло от наслаждения. Мне казалось, это я закричала от дичайшего удовольствия, и оно прокатилось под кожей стократным эхом от ее оргазма.

Удерживает мою голову, не позволяя отстраниться, и я за все золото Лассара не смогла бы разорвать наш контакт сама. Отстраниться от нее — будто вонзить себе лезвие в грудь. Продолжать вылизывать нежную, сокращающуюся плоть, вдруг осознав, что слезы обжигают глаза. Потому что это был мой первый…вырванный у нее. Или подаренный мне ею. Ох, Иллин, разве это имело хоть малейшее значение?

А потом Дали резко дернула меня к себе, заставляя встать на ноги, и впиваясь в мой рот губами. И я с готовностью отдаю ей ее же вкус, цепляясь руками за плечи, потому что меня шатает от слабости и от возбуждения. И ее признания…Оно словно исповедь Саанану…когда понимаешь, что сейчас он исполнит твою самую грязную, самую заветную самую похотливую мечту, и готов отдать за это душу.