Обречённые. Том 1

…Холодно. Ей ещё никогда не было так холодно, как сейчас, и никогда так не болела голова. Ещё она невыносимо кружилась, стоило закрыть глаз. Но открывать его было мучительно, казалось, под веко насыпали не песка даже, а мелко-мелко истолчённого стекла, и с любым движением глазного яблока стекло это впивалось во внутреннюю сторону века, в роговицу глаза, уходило под глазное яблоко, причиняя настоящую муку. И всё-таки, стоило вспомнить о детях, как она решилась открыть глаз. Попытка задействовать отчего-то замолчавшее «невидимое» зрение стоила такой адской боли, что она чуть вновь не провалилась в беспамятство. Лишь огромным усилием Хряква удержалась в сознании — и даже начала хоть как-то сканировать окружающую местность. Теперь требовалось совсем немного: понять, где она находится что происходит.

Слух не возвращался никак, и она поняла, что оглохла навсегда, а в раковинах мохнатых ушей запеклась кровавая короста. Обидно, конечно, но не смертельно. Петрович-то, кажись, был прав. И если она сама чуть не откинула копыта на ровном месте, каково пришлось детишкам там, в каменном мешке подвала? Надо бежать, спасать их немедленно — и идти к заводу. Как угодно, любой ценой и как можно скорее.

Вот и хижина, от последнего взрыва крыша таки обвалилась, рухнули и последние две стены, подпиравшие друг друга. Плиту подвала завалило обломками, но это не смертельно. Хряква легко откидывала глыбы величиной с упитанного барашка, пролетев метров пять, они с грохотом падали где-то в развалинах, производя немалый шум. Её это нисколько не заботило: только бы успеть, только бы они не появились раньше!

Луч мощного прожектора ударил в единственный подслеповатый глаз, ослепляя, сбивая с толку, пугая… Он выхватил из мрака сгрудившихся у ног матери разномастных детишек. Увидеть за лучом света что-либо было невозможно, но к Хрякве уже вернулось её тайное чувство, волны невидимого излучения потянулись вперёд, навстречу пришельцам…

Они выхватили приземистую колёсную машину, выставившую из бронированного лба короткую и толстую железную трубку с утолщением на конце. Трубка была как у Ярцеффа, Мэтхена и остальных мужиков, но толще и крупнее. Машина ехала не торопясь, покачиваясь на ухабах и покачивая стволом пулемёта. Справа и слева от неё, вытянувшись редкой цепью, шли по три человека. Ещё двое двигались спереди, поводя перед собой почти такими же железными трубками, как у Ярцеффа и его приятелей. Наконец, за машиной она почуяла ещё троих. Понять, кто сидит внутри броневика, было сложнее: её излучение экранировало от металла брони, лишь малая часть проникала внутрь. Чтобы «рассмотреть» внутренности машины, этого не хватало.

Если Хряква и ожидала, что начнутся переговоры, пришельцы её разочаровали. Застрекотали автоматы, взвизгнули над головой первые пули, одна ударила в плечо. Рывок, шлепок попадания — и горячее второй раз потекло по шерсти. Сознание Хряквы затапливала багровая пелена ярости, но себя она ещё контролировала. «Бежать!» — сообразила она. С таким противником не сладить. Разве что немного придержать, пока разбегутся дети. Ну, а потом ищи их свищи! «Они у меня умницы, сообразят, что надо прятаться» — подумала она.

— Бегите! — крикнула она. А сама — недобро оскалилась, выставив на всеобщее обозрение здоровенные клыки — и неторопливо потрусила навстречу пришельцам.

Пулемёт на броневике оглушительно жахнул, выплёвывая смерть, казалось, в самое лицо. Но лишь парочка пуль зацепила ноги Хряквы, вырвав клочья шерсти и оставив глубокие царапины. Отчаянные крики, переходящие в стоны и предсмертный хрип, раздались за спиной. Пользуясь перерывом в очередях, она оглянулась.

Похоже, всё. Детишки скучились за спиной, но все, конечно, не поместились, да и не могли их прикрыть широко расставленные ноги. По крайней мере, всех. Тяжёлые пули раскидывали их, как кегли, отрывали крохотные ручки и ножки, прошивали навылет сразу нескольких, превращая единственных по-настоящему дорогих Хрякве существ в окровавленные, изодранные груды мяса. Детские головки от попаданий взрывались, как никогда Хряквой не виденные, брошенные на камни арбузы…

Из глотки Хряквы вырвался по-настоящему жуткий рёв, пробирающий тех, кто мог слышать, до костей. На чёрных губах выступила безобразная бурая пена. Хряква оттолкнулась от чавкнувшей земли — и взвилась в длинном прыжке. Очередь из броневика ударила мимо, вновь кромсая уже мёртвые тела.

Падение, перекат — и снова прыжок. Автоматная очередь прочертила кровавый пунктир поперек груди, пули пробивали слой свалявшейся шерсти и шкуру — но глубоко войти в тело не могли. Парочка пуль угодила в голову, но толку от этого вообще не было — видимо, слишком прочным был череп Грязноухой. Единственной, голову резко тряхнуло, но даже полутонного удара автоматной пули не хватило, чтобы сломать ей шею.