Обреченные жить (Форт у Синей реки)

Бесшумно откинув полог, заменявший дверь, я вошел в дом. Стараниями Стопаря и Бена, наши спальни теперь располагались на втором этаже — первый служил чем-то вроде залы, где иногда проходили совещания и просто посиделки. Девушек здесь не оказалось. Я поднялся по лестнице наверх.

То, что я увидел, не требовало объяснений… Обе, нагие и прекрасные, предавались любви — и лишь приглушенные стоны Элины, всегда отдающейся без стеснения, выдавали то состояние, в котором они находились. Я смотрел на них, чувствуя, как сам загораюсь тем же огнем… Ната заметила меня и призывно махнула рукой. Через минуту, раздетый и сгорающий от желания, я обнимал обеих девочек, ища губы то одной, то другой… Элина, разомлевшая от ласк подруги, откинулась на спину — и Ната, видя мое нетерпение, слегка подтолкнула меня к ней:

— Возьми ее…

Ждать второго приглашения я не стал. Элина только вскрикнула, когда я вошел в нее — сразу и сильно, без прелюдии, к которой она привыкла. Несколько мощных толчков, до синяков сжатые в руках бедра — я разрядился, даже не испытав облегчения. Ната, уже давно знавшая, каким я могу стать, если останусь «голодным», легла рядом. Она нежно прикоснулась губами к моему органу, стараясь вернуть ему былую силу. Элина, видя ее устремления, сделала тоже самое… их совместные ласки почти сразу вернули мне былую силу, и я вновь захотел завладеть одной из них.

— Ната, теперь ты… — Элина, улыбаясь, дотронулась до подруги. — Мне — хватит.

— Как ты хочешь? — Ната повернулась ко мне. Она ждала — я понял, что девушка сегодня предлагает отдаться мне так, как я иногда брал Элину. Я затрепетал от предвкушения — обычно, Ната не очень любила этого, в отличие от огненноволосой красавицы, для которой любой вид интима не был под запретом.

— Не сегодня… — я вдруг решил отказаться. Завтра нас ждал важный день, а Ната иной раз плохо переносила слишком жаркие ласки. Она, все поняв, благодарно улыбнулась.

— Тогда ложись на спину!

Я подчинился. Ната, еще раз склонившись к члену и приведя его в каменное состояние, уселась на меня сверху. Необыкновенно узкое устье девушки, ее волшебная техника, мой неутоленный голод — и сияющие глаза Элины, целующей меня и Нату, поочередно. Меня хватило не несколько минут — не более! Но теперь я был опустошен, и лишь привлек себе обоих подруг:

— Как я соскучился по вам…

— Сам виноват — думаешь только делах!

— Каюсь… Я исправлюсь!

Обе прыснули со смеха, а вскоре мы мирно заснули, раскинувшись на нашем семейном ложе…

Проснутся, пришлось затемно — Стопарь, все еще брюзжа, поднял такой переполох, что на шум выскочило почти все население форта. Кузнец развил бурную деятельность — что ни говори, но моя «правая» рука свое дело знала и исполняла его добросовестно. Порой, даже слишком…

— Мети чище! Салли, мать твою женщину, сто печенок в коромысло! Ты что, забыла, какой рукой метлу держать? Бен, язви тебя в душу — а ну, живо на скалу! — проверь, какого там девки молчат? Спят, наверное? Если что — дай пинка хорошего, да ко мне их! Почему до сих пор молчат? Леший, если в ночь вышел, уже подходить должен! А они не видят? И Угара приведите — он всех гостей распугает, медведь обросший…

Про пса он был прав. Угар и сам сильно страдал от своей шерсти — и чаще отлеживался, где-нибудь, в тени. Охотиться он перестал, довольствуясь подачками старухи, и лишь иногда, вечерами, когда отступала жара, исчезал в зарослях вдоль реки. Там находились гнездовья многочисленных птиц — Угар разорял их, вместо того, чтобы бегать за джейрами или козорогами. Элина пыталась подступиться к нему с драгоценными ножницами — так Ната дала ей такую взбучку, что бедная девушка зареклась кого-либо стричь совсем. Ножницы, к сожалению, были редчайшей драгоценностью, и хранились пуще глаза…

— Ты что так раскричался? — распекать могучего старика я не собирался, но если не вмешаться — кузнец вполне способен испортить настроение всему нашему поселку…

— Дел много, — пробурчал Стопарь. — А никто не шевелиться. Гостей много придет?

— Да, не очень… — я зевнул, потягиваясь. — Двое-трое от Лешего, с ним во главе, возможно — Сова. Ну, бродяги, какие есть поблизости, может быть, Святоша своих соглядатаев пришлет, из озерного. Больше никого и не ждем.

— Ага, а что тогда старуха моя по всем кладовым шастает, угощение собирает?

— Так нас самих не мало. Или, наши не заслужили хорошей еды в такой день?

— Она всегда хорошая…

Стопарь все еще злился, но я уже повернулся — в конце концов, не смотря на брюзжание, все будет приготовлено вовремя и так, как надо. Стопарь не мог себе позволить встретить гостей не так, как положено — он, по-прежнему, считал, что в форте начнется «новый» мир, и это означало «пускать пыль в глаза», любому и каждому, кто бы ни заявился под его стены…