Обреченные жить (Форт у Синей реки)

Он снова склонился над сетью. Для нее пришлось пожертвовать всеми нашими запасами, но это была легко поправимая потеря — вьющейся травы за стенами форта росло в избытке. Я засадил за работу всех свободных, оставив только караульных на скале, одного на берегу и отправив трех женщин в лес, за заранее нарубленными там ветками.

День клонился к закату, а от ушедших охотников не было никаких вестей. Я тщетно высматривал с вершины, не мелькают ли где их силуэты, но все напрасно. Стада животных поднялись выше к северу, тревожимые нашим присутствием. Это было на руку Сове, и тем, кто промышлял возле Каменных Исполинов, но затрудняло охоту нам. Дорога туда отнимала слишком много времени… Надежда, на случайно забредшее стадо, понемногу пропала. Ближе к ночи я сменил часового у реки, отправив его отдыхать. Зверь ничем не выдал своего присутствия. Мы с Натой всматривались в стремнину, вполголоса обсуждая случившееся.

— Тут такое течение… Затишье только возле берега, и то, не везде. Как считаешь, откуда оно приплыло?

— Только со стороны города. Хотя, подняться выше, ему, с такой силой, конечно можно.

— Но какой зверь станет сам себе создавать проблему?

— Не вижу проблемы. А рыбы, которые идут на нерест? Помнишь, как в северных реках? Несутся, преодолевая все пороги, поднимаются на облюбованное место, и погибают, отложив икру.

Подумав, я добавил:

— Не приведи боже, чтобы и эта тварь отложила здесь икру. Нет, для потомства все же нужна более спокойная вода. Лучше не думать о худшем. Скорее всего — это очередная метаморфоза, превратившая что-то нам известное, в чудовище. А так, как это вещь случайная, то оно может оказаться и одно, без себе подобных.

— Хотелось бы. Все шло так спокойно — и вдруг…

— Помнишь, я тебе рассказывал, как мы с Угаром едва спаслись, когда ящер утащил под воду крыс, преследовавших нас с той стороны?

— Помню. Думаешь, он самый?

— Все возможно. Но у того я очень хорошо запомнил зубы — каждый клык размером в мой нож! Нет, тот, действительно, был больше похож на доисторического ящера… Это что-то другое.

— Вряд ли их много — рыбы на всех в реке не хватит.

— Спорно. Рыбу в Синей кроме нас никто не ловит, разве что Леший. А ее размеры вполне удовлетворят даже такой желудок, как у этого ящера.

— Тогда почему?..

— Напал на Немого? Шум на берегу, движение — все признаки добычи.

Ната вздохнула:

— Да… Только стало все налаживаться… и опять. То землетрясение, заставившее нас покинуть подвал. То банда. Теперь, вот, ящер… У нас никогда не будет спокойной жизни, Дар?

— Теперь вся наша жизнь стала такой. И, если слишком спокойно — где-то зреет новая беда.

— Но ведь так невозможно жить все время? Это противоестественно!

— Почему? Это стало также естественно, как раньше было естественно пойти в магазин или купить газету…

— Считаешь нормальным, ждать, какой-нибудь, пакости, от газетного киоска? Ну, ты и сравнил!

— Раньше кирпич мог свалиться мне на голову, или сбить машина на перекрестке. А теперь я могу ответить на удар ударом. На волчий клык — стрелой, на нож бандита — ударом меча. Я знаю, что мы всегда находимся рядом с опасностью, и знаешь… это подстегивает!

— Ты просто стал таким же, как и Сова… — Ната грустно кинула камешек в воду. — Он отказался от нашего мира тогда, когда он существовал, а ты — когда бредовые предсказания Стары так чудовищно сбылись. Но, честное слово, лучше бы он, как и прежде, только игрался в свои игры в индейцев…

— Игрался? Помнишь ли ты украшения на его плаще? Не очень они похожи на игры… А ведь они появились задолго до Того Дня! И от тебя ли я это слышу? Маленький Ветерок сожалеет о том, что случилось?

Она прильнула ко мне и грустно спросила:

— А разве ты нет? Разве ты — нет?

Я запнулся. Она всегда могла одним словом напомнить мне о том, что осталось где-то далеко отсюда. Там, в ином мире, где не было даже надежды, что-либо изменить…

— Вот видишь… Ты тоже, жалеешь. Нет, мой милый, я, как раз, не жалею. Что мне в прошлом? Только грязь и боль. Я живу с тобой, и — тобой! А значит — настоящим, не загадывая слишком далеко вперед.

— Ната…

Я обнял ее, и Ната прижалась, пряча лицо на моей груди…