Обреченный

Он плелся по ржавому полю, едва вытягивая ноги из вязкой жижи, пошатываясь от усталости и тихо мыча от боли на затылке. Он нащупывал пальцами огромную шишку с горячей и липкой раной. Кровь уже не шла, она запеклась большими, как виноградины, сгустками. Шелестова мутило, несколько раз его сгибала пополам судорога; согнувшись, опираясь руками о колени, он кашлял, плевался, но пустой желудок никак не мог успокоиться.

Он дошел до насыпи. Колеса бронетранспортера еще дымились, распространяя нестерпимую вонь жженой резины, еще стекала частыми каплями по наклоненной броне черная маслянистая жидкость, еще влажно блестело бурое пятно на земле рядом с опрокинутой башней.

Шелестов поискал глазами автомат, который мог быть где-то рядом с машиной и, не поднимаясь, заковылял под дорогой к мосту. Надо перетащить Рябцева к бронетранспортеру, думал он, и там найти, чем перевязать. И ждать Лискова. Мы давно не выходили на связь. Он, наверное, уже выслал за нами бронегруппу.

Мелкие камни и песок шуршали под ногами Шелестова, и, подходя к мосту, чтобы не напугать Рябцева, он крикнул: "Рябцев, это я, Шелестов! Как дела, Рябцев?"

Сержант не отвечал, и Шелестов подумал, что он мог потерять сознание. Он оперся руками о бетонную опору, отдышался и заглянул под мост.

В двух шагах от него стояла сержантская куртка — застегнутая на все пуговицы, перепоясанная ремнем, будто ее навесили на спинку стула, только очень низкого, отчего рукава и нижний край куртки касались земли. Из-под него высовывались запыленные носки ботинок. Шелестов взялся за потертый воротник куртки и потянул ее вверх, желая снять ее с опоры, на которой она висела. Что-то глухо упало около его ног. Бросив куртку, Шелестов смотрел на две ноги, обрубленные чуть выше колен, обутые в ботинки, и на свисающие с них изорванные, черные от крови брюки с блестящим лакированным ремешком.

Шелестов, осматриваясь по сторонам, стал искать и очень быстро нашел остальную часть Рябцева. Под куском рваной мешковины лежало голое, с обрубками ног, в пятнах крови тело. Закоченевшие обрубки были разведены в стороны, и из распоротой промежности торчала рука со сплетенными в кукише пальцами.

Он почувствовал, как снова к горлу подкатила тошнота. Шелестов упал на колени около речки и стал корчиться, касаясь лицом желтой воды. Он сплевывал черную горькую желчь, размазывал ее рукавом по губам, давил в руках глину, и она выползала плоскими червями между его пальцев.

Из-за забора высунулась любопытная рожица. Мгновение — и со скоростью ящерицы бритая голова мальчишки исчезла.

"А-а, юные борцы за веру! Сейчас, — пробормотал Шелестов. — Дайте мне только встать…"

Покачиваясь, он поднялся на ноги и пошел вдоль речки к забору. Вверх, по каменистому откосу, идти было трудно, и он остановился, согнулся, упираясь руками в колени. Голова кружилась, и Шелестов молил Бога, чтобы не потерять сознание.

Узкая улочка была пустынна. В первом проеме на ржавых петлях висела хилая дверь. Он толкнул ее. С истошным кудахтаньем из-под ног разбежались куры. Что-то темное мелькнуло у повозки, заваленной тонкими дровами. Скрипнула зеленая, с овальным верхом дверь. Сделав несколько шагов, Шелестов ухватился руками за повозку, сплюнул, отдышался, посмотрел по сторонам и пошел к двери.

Чтобы войти, ему пришлось пригнуться, и, сделав это, он застонал от боли. Кровь полилась по шее, в голове тяжелыми ударами отозвалось сердце. Он машинально полез в карман, вытащил грязный и мокрый носовой платок и прижал его к ране.

В метре от него, в углу темной комнатушки, освещенной лишь мутным оконцем, стояла холодная печь-буржуйка, на ней — чайник и сухая лепешка. Шелестов попил из носика чайника, заглянул за ширму, разделяющую комнатушку пополам, посмотрел в окошко. Медленно распахнулась дверь, ведущая во вторую комнату, и перед Шелестовым появился шашлычник. Шелестов стоял напротив окна и сжимал кулаки. Увидев его, старик замер, но в его выцветших глазах не было страха.

"Ну что, старик Хоттабыч? — пробормотал Шелестов. — Сейчас я буду тебя четвертовать. Говори, кто моего солдата порезал? Кто над раненым мальчишкой издевался?"

Старик молчал. Ему в голову полетел чайник, ударился о белый морщинистый лоб и упал, расплескивая воду, на пол.

Надо было торопиться. Шелестов чувствовал, что его сознание висит на тонком проводе, по которому еще течет слабый ток, питающий его ненависть, но это будет продолжаться недолго, в любую секунду этот проводок мог оборваться, и все вокруг — почерневший старик, закопченная буржуйка, усеянное мушиным калом окошко, матрацы, раскиданные по комнате — все это исчезнет и уже никогда не вернется опять.

Шелестов запер входную дверь на засов, наклонился над мутным желтоватым окошком и ударом кулака выбил стекло. Схватил окровавленной рукой осколок и приблизился к старику.

— Сейчас я отрежу тебе голову.