Обреченный Икар

На исходе 20-х годов происходит Великий перелом, начинается коллективизация, вторая сталинская революция сверху, ликвидация кулачества как класса, война против крестьянства, полностью изменившая соотношение сил в стране и внутри партии.

«Города… оказались, – описывает ситуацию начала 30-х годов историк Йорг Баберовски, – запруженными потоками крестьян, мигрирующих из деревни. Москва, Санкт-Петербург, Одесса, Тифлис и другие крупные центры стали крестьянскими метрополиями: сословия, имеющие собственность и образование, хоть и правили здесь, но властью не обладали. Многие города… возникли из “ниоткуда”… Деревня не растворялась в городе, а завладела им и подчинила его себе, придав ему свой отличительный облик»[185].

Россия, как и пришедший ей на смену СССР, была по преимуществу крестьянской страной, примерно четыре пятых ее жителей жили в деревне. Когда Октябрьская революция передала крестьянам помещичью землю, многие пролетарии с деревенскими корнями покинули полуголодные города, чтобы поучаствовать в разделе земли, да и просто лучше питаться. Страна победившего пролетариата парадоксальным образом стала еще более крестьянской. В 20-е годы крестьяне и национальные меньшинства (евреи, армяне, грузины, латыши) мигрировали в города в количествах, допускавших их интеграцию. С началом революции сверху положение дел радикально меняется. В ходе коллективизации крестьян не просто натравливают друг на друга, загоняют в колхозы, изгоняют, уничтожают, но вытесняют в города, запуская невиданной силы механизм дикой урбанизации. Миллионы крестьян уже не втягивались городами с целью ассимиляции, а заполняли их под завязку, завладевали ими, переделывая под себя обычаи, навыки, культуру и так уже затерроризированного революцией городского населения.

Когда историки представляют Сталина заклятым врагом крестьянства, с одной стороны, с ними трудно не согласиться, с другой же – к этому утверждению требуются существенные дополнения. Тут важно, что понимать под крестьянством. Тех, кто, став колхозниками, остались в деревне? Тех, кого объявили кулаками, расстреляли или выслали в отделенные районы? Или тех, кто, перебравшись в города, переделал их на свой крестьянский лад, получил там образование, сделал карьеру, создал оригинальную советскую культуру? Первых и вторых можно считать в массе своей жертвами сталинизма; с третьими (а их было не меньше) все значительно сложнее. Если бы они не поддержали Сталина, то как один из ленинских наследников-«диадохов», все 20-е годы успешно интриговавший против Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и других конкурентов, начиная с 1930 года вдруг стал бы единоличным лидером партии, а вскоре абсолютным властителем страны, Хозяином, как именовали его приближенные? С чьей помощью, при чьем молчаливом согласии он сумел в 30-е годы сначала расправиться с остатками старой городской культуры, а потом «порубать» почти всю ленинскую элиту? Кто и теперь, через шестьдесят лет после смерти диктатора, все еще называет его «лицом России»?

Да, так называемые кулаки и крестьянство, прикрепленное к земле, подверглись массе ограничений, не получили паспортов, но десятки миллионов крестьян в городах составили основу сталинской системы. Диктатору было просто неоткуда больше черпать ресурсы своих сторонников. Крестьяне в России жили не только в деревне; значительная часть городского населения имела недавнее сельское происхождение, и если немного «потереть» ленинских пролетариев, на поверхность вылезет их деревенская сущность, неперерезанная пуповина, связывающая их с сельским миром. Вот как описывает быт своей семьи в Ленинграде времен его детства Георгий Жженов «Жили без столичных удобств, по-деревенски… полати от стены до стены вместо кроватей… Ели из одной общей чашки деревянными ложками, начиная от отца и дальше по часовой стрелке»[186]. Семья перебралась в северную столицу еще до революции из Тверской губернии и формально считаться крестьянской никак не могла. И таких семей, ведших в городах деревенский образ жизни, и в России, и в СССР, думаю, было немало. В результате коллективизации крестьяне в городах получили гигантское пополнение; практически отпала необходимость в их дальнейшей урбанизации: теперь им надо было встраиваться в культуру, больше похожую на привычную им, исходную, деревенскую.

Если кто-то знает, на какие еще достаточно многочисленные слои населения могла опереться сталинская диктатура, пусть назовет их – я их не вижу. Культурный пласт, накопленный в России за триста лет правления династии Романовых, частично погиб на войнах, мировой и Гражданской, частично был вытеснен за пределы России, частично стал «бывшими людьми», «лишенцами», частично забился по углам, тщательно скрывая свое происхождение. Большевистская интеллигенция была слишком зачарована мировой революцией для того, чтобы смириться с идеей построения социализма в одной стране, и Сталин понимал, что, начиная коллективизацию, создает себе в ее стане многочисленных недовольных; это было не то, о чем они мечтали все 20-е годы.