Обреченный на скитания. Книга 8

— И угораздило же тебя, — второй голос, — Гафлер теперь год будет тебе вспоминать порчу имущества.

— Та не-е, — первый голос, — он же дышит. Я ж его пустотейкой легонько так…

— Знаю твоё легонько. Башку вот ему пробил. Ладно, пусть юродивая с ним возится, можа выходит, — второй голос.

Они говорили еще чего-то, но я уже не понимал, проваливаясь в мягкое беспамятство. Следующее воспоминание было более приятным: ласковый голос утешал, как голос матери. Несколько раз я ощущал своё тело: его ворочали, что-то приговаривая, и от этих слов веяло домашним теплом и уютом.

Головная боль вывела меня из забытья. Что-то новенькое! Я уже свыкся с ней, как с хвостом и крыльями, но, оказалось, что головная боль может и разбудить… После этого я уже точно не спал, но в мыслях моих кружились образы Эмарисс: вот она улыбается, вот характерно наклоняет голову, чем-то возмущаясь, а вот хмурит свои брови — и на щеках её играет румянец…

Видения, как заевшая кинопленка, повторялись вновь и вновь, наполняя сердце тоской. А потом пришло осознание, что этого я больше никогда не увижу — и чем быстрее забуду, тем лучше будет для всех.

И тогда пустота вернулась в мою душу. Пустота и апатия ко всему.

Открыл глаза. Всё та же пещера. Высокий свод, следы кирок на стенах… Значит, рукотворная. Где-то сбоку мерцает свет, едва разгоняя темноту тусклым свечением. Попытался пошевелиться. Опа! Что это сдавливает щиколотку? Пошевелил ногой — и характерный звон цепи уточнил, что же это.

— Приехали, — прошептал я, — вот только в кандалы меня ещё не заковывали. Едрена корень!

Дотронулся до шеи. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд! Ошейник. Пощупал. Да, металл.

— Очухался? Кхе… кхе… кхе, — сиплый голос от противоположной стены, — во юродивая обрадуется.

— Ты кто? — выдавил я, удивляясь своему голосу.

— Я это я, а вот ты что за фрукт? На Нимгира ты ни разу не похож, — с усмешкой проговорил голос.

— Алекс я. Давно я тут?

— Та знаю, что Алекс. Во имячко-то дал Единый. Юродивая всё приговаривала: «мой Алекс» та «мой Алекс». Смех смотреть. Одно слово — юродивая. Она тебя уж, почитай, неделю обхаживает. Поначалу так ваще не уходила. Три цикла сидела подле тебя. Плакала, жалела тебя как родное дитятко. Я аж прослезился. Вычухала, однако, — рассуждал простывший голос.

— Кто это? Юродивая? — спросил я, хотя самому было глубоко безразлично, кто тут меня выхаживал и зачем. И вообще, почему я тут.

— Дивчина одна. Из дворцовых, — пояснил голос, — добрая девка. Вот и меня не гнушалась лечить. Даром что дворянка, гной из раны вычищала как заправский целитель. Вот же наградил Единый талантом.

— Почему юродивая? Звать так, что ли? — вяло проговорил я.

— Да какое там! — собеседник явно был рад поболтать. — Не знаю, как мать её называла, а тут зовут Юродивой. Воду носит по забоям, лечит, ежели кому нужно.

— Где я? — интерес шевельнулся на грани восприятия.

— Ясно где. У гномов в шахтах. Чо? Совсем память отшиб Кувалда? — участливо поинтересовался сокамерник.

— Не помню. Всё как-то не так…

— Ну ничего, — успокоил меня Сиплый, — я, ежели чего, подскажу. Меня тож, вишь, на цепь посадили. Плюнул в харю охраннику, так он, бугай здоровый, пустотейкой со всего маху ка-а-ак врежет. Думал, сдохну. Рёбра поди сломал. А Юродивая выходила. С ложечки кормила, я ж встать не мог. Это щас герой. На днях должны выпустить. Я-то сам с третьего уровня.

— А тут какой?

— Шестой. Ниже уже опасно, твари пещерные людей жрут. Да вот и твоя идёт. Слышь? Песенку поёт? Ну кто как не юродивая петь будет на каторге?

В наступившей тишине я услышал знакомый голос. Вот только откуда я его знаю? Хотя понятно, откуда: раз она неделю меня выхаживала, её голос я и слышал сквозь агонию беспамятства.

— Ты, паря, девку не обижай, — громким шёпотом предупредил Сиплый, — за неё половина братвы и все дворцовые тебе башку точно снимут. И наказания не побоятся. Проверено уж, будь уверен.

— Популярная, однако, — вяло усмехнулся я.

— Не знаю, популярная али нет, а девка хорошая. Душевная. Гномы, суки, такую тут держат. Токо за это их род под корень извести нужно, — горячо прошептал мой сокамерник.

— Даже так? — криво усмехнулся я.

— Так, паря. Так. Ладно я, на дорогах безвинных грабил и убивал. Поделом мне. А её-то за что? Чистая она, понимаешь? Эх, молодость! Ни хрена ты не понимаешь!

— Значит, нашлось за что, — буркнул я.

— Мальчики, это я, — раздался откуда-то из темноты девичий голос, — не пугайтесь.

— Пуганые уж, — с теплом в голосе отозвался Сиплый, — не напугаешь.

— Ой ли, — весело не согласилась девушка, — проголодались? Я ужин несу.

— Ждем-ждем, — отозвался мой сокамерник.