Обреченный на смерть

«Так вот ты каков „отец“ полководца Петра Румянцева, чей настоящий родитель будет мой „папенька“. Ты царского ублюдка станешь воспитывать как собственного сына, ибо боготворишь будущего императора Всероссийского, и предан ему как пес».

— Господин капитан, я написал царскому величеству, моему отцу Петру Алексеевичу вот это письмо.

Алексей положил руку на свернутый листок бумаги. И внимательно посмотрел в глаза капитана — то ответил немигающим взором, было видно, что там нет ни ненависти, ни почтения — одна холодная решимость выполнить приказ. Такой удавит без всякой жалости, что и приписывалось именно ему некоторыми писателями — задушил царевича в каземате Петропавловской крепости вместе с Толстым и другими двумя подельниками.

Крепкий офицер, духом и телесно — а капитанский чин не так и мал, наоборот слишком высок для него, ибо состоит он в лейб-гвардии Преображенском полку, и равен по чину армейскому подполковнику.

«Два моих будущих убийцы рядом стоят, и выслеживали меня вместе. Может быть между ними сговор?

Какой-то возможен, но и конкуренты они друг другу, сообщники и противники. Царскую милость ведь лучше не делить, целое всегда лучше половины. Так что утаить письмо не решаться из-за доноса, но лучше и других свидетелей к делу приобщить».

— Прикажите, господин капитан, гвардейцам, на карауле находящимся сейчас, в комнату войти.

В глазах Толстого полыхнуло недоумение, старик явно не ожидал такого поворота. А вот капитан был на диво спокоен и даже не удивился, видимо, был хорошо проинструктирован царем. Румянцев, не поворачивая головы, произнес резким голосом:

— Солдаты, ко мне!

И тотчас в комнату вошли два преображенца в таких же зеленых мундирах с красными отворотами — старые знакомые, это они у бани лютовали. Усатые, лица угрюмые, пальцы сцеплены на фузеях.

— Господа! Вы все давали царю Петру Алексеевичу присягу паролем жизни своей. Здесь, в этом письме мною величайшие тайны написаны, которые токмо ему знать положено. Я могу умереть в любой момент, порча разрушает мой ум и тело. Потерял память о многих делах прошлого, но мне открылось и знание, другим неподвластное и опасное. А потому слушайте меня внимательно, ведь родитель мой станет вас переспрашивать, как только я помру в дороге. И слушайте…

Алексей опустился на лавку, делая вид, что стоять на ногах ему тяжело. Все должны видеть, что он ослабел от затяжной болезни, и чувствует себя крайне скверно.

— Есть в стране нашей несколько мест, где злата-серебра много, на Урале и в Сибири они. Я написал точно эти места из сказок, что иезуиты сорок лет назад отписали цезарю, тайну сию надежно храня и в сговор тогда с воеводами войдя, дабы ущерб державе российской нанести. Отец проверит сказки эти легко — это истина, животом своим за тайны эти великие заплатил. Тогда царственный родитель не при жизни моей, а после смерти поверит…

Алексей остановился, делая вид, что сильно устал. На него внимательно смотрели четыре пары глаз, напряженно так взирали, не моргая и молча. И не мудрено — страна буквально задыхалась от нехватки драгоценного металла, который покупали за немудреные товары, в большей части сырье, которое задешево продавали тем же англичанам.

— Цезарь, сучий сын, потребовал от меня за помощь свою отдать ему златые россыпи по Витиму-реке, что в Лену впадает, в горах там самородного золота много. На Уральских горах не меньше — там есть «Золотая Долина» — россыпи золота под ногами, их промывать нужно, работников гнать. За Демидовым глядеть также надобно — найдет золотишко сам, и в тайне попробует сохранить находку. Только шиш ему, не дам!

Алексей замолчал, делая вид, что устал от вспышки и положив руки на подштанники. Сейчас он заметил, что его правая ладонь измазана не только чернилами, но и кровью слуги, что предателем оказался. Можно было отправить своих двух будущих убийц «пешим маршрутом», но то было неразумно — игра пошла на больших ставках.

— Там все верно описано, и где искать надобно. Губернатор князь Гагарин пусть повеление получит, хватит ему соболей ясака государева себе в карман красть, пусть попечение о государевом деле испытывает. Добр мой родитель к мздоимцам…

Алексей вытер лицо рушником, заметив, как в глазах старика промелькнуло искреннее удивление. И посмотрел на капитана, сузив глаза, произнес негромко, но требовательно:

— Ты почто капитан смерти моей жаждешь? Я в беспамятстве столько дней пролежал, смертным потом покрытый, а ты повелел меня не обмывать, постель и исподнее не менять. Под караулом меня строгим держишь, как татя воровского?! Забрал все вещи у меня — мне даже своему родителю письмо отправить нельзя — запечатать не могу! Почто надо мной измываешься?! Почто комнату не проветриваешь — здесь моим смертным духом пахнет зело! Если на то указ есть родителя моего, царя Петра Алексеевича — так покажи мне его немедленно!

«Наезд» Алексей сделал специально — Румянцев был не при делах. Капитан побагровел, ладонь легла на рукоять шпаги. Чуть наклонившись, он заговорил хриплым голосом: