Обреченный. Трое из Утренней Звезды

– Видимо, твоя тропа несколько длиннее, чем ты изначально предполагал, – тут же отозвался Эдгард, пристально смотря на него. – Но ты ведь не сошел с нее, верно? Ты и теперь отчетливо видишь цель? И ты полон уверенности, что рано или поздно достигнешь ее?

Эвин смешался.

– Сам же понимаешь, что – нет… – пробормотал он, опуская голову и вновь берясь за стрелы. – Сейчас я… не знаю, что для меня главное. Не знаю, что важнее всего.

– Смотри на солнце, брат, – с улыбкой пожал плечами Эдгард. – Виконт Эвин Сторм из рода Стальных Орлов, смотри на солнце.

– Я – Тихоня теперь, – буркнул, отвернувшись, Эвин. – А никакой не виконт… И отсюда солнце не видно.

– И что теперь делать? – вдруг с неожиданной жадностью спросил Мартин.

– Кому? – повернулся к Ухорезу Эдгард.

– Ему, Эвину. И… другим. Которые тоже когда-то сбились с пути? Которые чувствуют: то, как они живут, – это неправильно, ненормально? Что делать?

Эдгард не успел ничего ответить.

Одноглазый Стю в сердцах звучно сплюнул в черную воду Омута и сильно топнул ногой, качнув плот.

– Ты-то куда лезешь, верховод? – с досадой воскликнул он. – Чего ты их слушаешь, дворянчиков этих? Эти их разговорчики тухлые?! Совесть! Внутренняя свобода! Сияющая тропа! Созидать-творить!.. Ля-ля! Бу-бу! Тьфу, тошнит! С души воротит! Все они такие, благородные, мать их!.. На словах охрененно умные и прямо святые! А на самом деле… Хуже нас, хуже самых последних душегубов, коли охота приходит похоть свою почесать да брюхо набить! Хотите, дворянчики, я вам кое-что расскажу? – ткнул он помутневшим взглядом Эвина и Эдгарда по очереди. – Эти-то знают, а вы еще не в курсе… А? Хотите? Ты, Тихоня? И ты, Гололобый?..

– Расскажи, – успокоительно улыбнулся Эдгард. – Изволь, Одноглазый Стю, мы тебя с удовольствием послушаем.

– А по мне хоть с удовольствием, хоть без удовольствия! – рубанул взбеленившийся вдруг разбойник. – Жил я, значит, в Ямах… У нас глины гончарной полно, где угодно копни, там и глина будет: вот поэтому Ямами деревеньку и называют. Жил, говорю, в Ямах, не тужил. С Ингой мы… с детства дружили, а как подросли, так я, конечно, замуж ее взял… – тут Стю почему-то оскалился. С шипением втянул выступившую на губах слюну и продолжал. – Замуж, говорю, ее взял, Ингу мою. Вы бы видели, какая красавица была! Не чета вашим напомаженным. А пела как! А вышивала!.. А я кувшины лепил, обжигал и расписывал. И очень искусно, между прочим! Окрестные торговцы за моим товаром в очередь вставали! И вот как-то барон наш ехал через деревню. Увидал Ингу, поманил пальцем. Хорошо я рядом оказался, а то она, дура, по простоте своей и пошла… Утащил ее кое-как, хоть барон и гневался. А той же ночью он к нам в хибарку прислал пяток парней. Все в железе да при оружии. Башку мне расколотили, глаз выбили. А Ингу мою… Дальше продолжать или и так все понятно?

– И так все понятно, – подтвердил Эдгард.

– Вот тогда, когда я в Ямах жил, я шел по своей Сияющей тропе! Врубаетесь?! Вот тогда я смотрел на солнце! На Ингу мою… А теперь ничего не осталось! Пустота! Ночь! Нет солнца ни хрена! Обрушилось оно в океан и потухло! И мы все здесь такие! У каждого из нас спроси… Вот у Рамси, у Тони, у Цыпы, у верховода, наконец!.. У любого из нас наши солнца снесли с неба, срубили, как головы! Вот Рамси! Думаешь, он всегда разбойничал? О, он серьезным человеком был, уважаемым! Купцом! Не каким-нибудь вшивым торговцем, а – караваны в дальние страны водил. Большим домом жил. Семья… Одних сыновей сколько!.. Сколько, а Рамси?

Рамси Лютый только рукой махнул, отвернулся. Длинный сухой нос его стал словно еще длиннее и еще суше.

– Обманули его компаньоны, лишили всего, хорошо, что живым остался. И разлетелась по свету его семья, кто куда… А Тони Бельмо? В шутах ходил при одном графском дворе. Пока у графской дочки пузо округляться не стало! Тони-то в этом деле совсем ни при чем был, а графская дочка на него указала. Чтоб настоящего милого дружка от петли сберечь. Еле-еле успел Тони ноги нарезать… Каждый из нас сорвался со своей Сияющей тропы! – убежденно закончил Стю. – Не зря же нас всех вместе судьба слепила, изгоев. И бродим теперь в пустоте, хватая, что под руку подвернется! Нет у нас больше наших солнц. И не будет никогда! А ты говоришь!..

Он замолчал, тяжело дыша.

– Любому из людей Неизъяснимый приготовил его предназначение, – проговорил Эдгард с той же убежденностью. – Надобно верить в это и внимательнее смотреть по сторонам – где зажжется для вас новое солнце. Истинное. Все мы не зря оказались в этом мире. Конечно, не зря. Безусловно, не зря. Сомневаться в этом – значит отрицать самого себя. Значит – признавать себя бессмысленным и бездушным животным. А вовсе не человеком. Разве вы не хотите быть людьми?

– Тьфу! – сплюнул еще раз Одноглазый.

Остальные разбойники смолчали. Впрочем, у большинства из них было такое выражение лица, будто они хотели ответить Эдгарду. И, кажется, утвердительно… По крайней мере, Мартин Ухорез вдруг тихо проговорил, глядя куда-то в затянутую неизбывным туманом пустоту Мертвого Омута:

– Я хочу…