Обречены и одиноки

Бездна тебя побери, Прайм, нельзя поглощать чужие эмоции?! Так, значит?! Адский Сумрак пусть заберет тебя, разберет по частям и развеет по ветру Геенны Огненной!!!

– Дальше мне знать не обязательно, – меланхолично заявил Киринион.

Взял обруч и одел на меня обратно. Я еще с минуту помолчала, обдумывая свое новое мироощущение. До сих пор сохранившаяся сладкая истома по телу поспособствовала быстро прекратить злиться на супруга за вторжение в сознание.

– Весьма действенный способ получения информации, надо признать, Кир, – решила я отдать ему дань уважения.

– Это комплимент? – поинтересовался тут же собеседник.

«Еще какой», – сказал внутренний голос.

Но, то внутренний голос. Вслух-то я в жизни такое не признаю.

– И как часто ты пользуешься этой своей способностью? – любезно поинтересовалась я в ответ. – Может, на том алнаирийце тоже испробуешь?

Взгляд Прайма помрачнел. Мужчина угрюмо уставился на меня. И вот как-то теперь стала ощущать, что если среди нас и есть невменяемые персоны, так это точно я.

– Самаэль, – констатировал факт Прайм. – Вот значит, как ты получила свое временное бессмертие, Аэлин, – его голос звучал укоризненно.

И так черные глаза стали темнее некуда.

Мое сердце сжалось. А я уже было думала, что не буду больше сожалеть о прошлом.

– Слова обратно не вернешь. Сделку отменить невозможно. И не тебе упрекать меня, – ответила категорично. – Я сделала то, что посчитала правильным на тот момент.

– Из двух зол ты всегда выбираешь то, которое ближе, Аэлин, – констатировал еще один факт Прайм Киринион. – Я это понял. Не понял только одного. Ты вообще собиралась поставить архимага Ашерро в известность?

Промолчала. Потому что не собиралась. Как и не собиралась обсуждать свои ошибки.

– Алнаирийца казнят на площади на закате, – обронил Прайм безразлично и встал с постели.

Даже больше не взглянув в мою сторону, он вышел из спальни. Словно порыв холодного ветра, вместе с ним ушло и тепло, до того блаженно гуляющее по моему телу.

Повернулась на бок и стянула простыню, заворачиваясь в нее, чтобы хоть как-то согреться. Усталость накатила волной, и я закрыла глаза, медленно погружаясь в объятия новых грез и сновидений. Мне снились черные глаза… но не те, в которых отражались все звезды Вселенной. Те, в которых была лишь тьма.

Глава 16 Приговор

«…Лучи заходящего за горизонт солнца криво падают на цветки кампсиса, разукрашивая их в красный цвет. Легкий ветерок проходится прохладным потоком по оголенным плечам, напоминая, что лето на исходе.

Построенная заботливыми мужскими руками для своей единственной любимой открытая беседка еще хранит воспоминания о той, которая так любила проводить в ней время. Шелковые красные подушки все еще лежат на сосновых скамейках. Фарфоровый белый чайный сервиз с золотым орнаментом, заботливо расставленный на столике словно ждет, что хозяйка вернется. И мужчина вот также сидит и ждет ее. Уже почти год, как отец приходит и смотрит на закат, думая о той, которая ушла. Сердце сжимается в приступе жалости и гнева одновременно, поэтому я, молча, наблюдаю со стороны, как мой когда-то статный величественный, знающий ответы на все вопросы отец, сутуло сгорбившись, сидит в этой беседке и ждет ответ на свой единственный вопрос. Я смотрю на него еще долго и, в конце концов, душа не выдерживает. Я подхожу и обнимаю его.

– Она не вернется, отец, – говорю тихо.

Хотелось сказать что-то, что успокоило бы, но не могу. Говорю как есть.

– Да, ты права. Сегодня она не вернется, – соглашается он со мной по-своему.