В «золотой век» Голландской республики, пришедшийся на первую половину семнадцатого столетия, Нидерланды стали ведущей морской державой Европы, доминировали в торговле, судоходстве и финансах. Тем не менее возрождающаяся Англия, опираясь на свой растущий военно-морской флот, вскоре принялась оспаривать установленный порядок и грабить голландскую сеть свободной торговли. Обе страны, выражаясь современным языком, воспринимали это соперничество как экзистенциальное. Английский ученый Джордж Эдмундсон отмечал, что каждая страна «инстинктивно осознавала, что ее судьба связана с водой, а владычество над морями является необходимым условием национального выживания»[162]
[163]. Оба конкурента полагали, что в этой игре с нулевой суммой возможны всего два исхода: «либо добровольное подчинение одного из соперников другому, либо проверка сил в битве»[164].Голландская республика в мире семнадцатого века зиждилась на двух столпах: свободной торговле и свободе судоходства. «Безграничный» мир позволил крошечным Нидерландам преобразовывать высокую производительность и эффективность труда в небывалый политический и экономический расцвет – а Лондон считал, что это происходит в основном за его счет. Как утверждает политолог Джек Леви, «в Англии широко распространилось мнение о том, что голландский экономический успех проистекает из эксплуатации английских ресурсов и рабочих рук»[165]
.В первой половине столетия Англия была слишком слаба, чтобы оспаривать навязываемый голландцами порядок, но ее возмущение нарастало, а с 1649 по 1651 год Лондон удвоил размер своего флота – с тридцати девяти до восьмидесяти крупных кораблей – и примерно сравнялся по этому показателю с соперником[166]
. Вдохновленная такими успехами, Англия принялась утверждать свой суверенитет над морями вокруг острова, а в 1651 году был принят первый закон о навигации [167], даровавший короне исключительное право регулировать торговлю в колониях и требовавший, чтобы английские морские перевозки осуществляли только английские суда. Эту агрессивную политику обосновывали доводом, что «экономическое развитие Англии должно подразумевать избавление от ее фактически колониального статуса по отношению к голландцам». С другой стороны, голландский лидер Йохан де Витт утверждал, что система свободной торговли, выстроенная Нидерландами, соответствует «естественному праву и праву наций»[168][169]. Нидерланды также воспринимали меркантилистскую политику Англии как прямую угрозу своему процветанию, а разгневанный де Витт восклицал: «Из нас должна вытечь вся кровь, прежде чем мы признаем воображаемое владычество Англии над морями»[170].Прежде чем ввязаться в бой, обе стороны попытались договориться. В 1651 году англичане предложили голландцам пакт о взаимной защите и политическую конфедерацию, но голландцы отвергли это предложение, усмотрев в нем неприкрытое стремление более крупного государства установить политическое господство. В свою очередь, Нидерланды выдвинули экономическое соглашение, которое, по мнению Лондона, преследовало одну цель: увековечить и без того немалые преимущества Голландской республики. В конце концов с 1652 года стороны перешли к боевым действиям, и менее чем за четверть века состоялись три войны. Как заключает Эдмундсон, эти «был неизбежный результат давнего столкновения интересов, имевших весомое значение и действительно жизненно важных для благополучия обоих народов»[171]
.Эти войны напоминают нам, что корректировка существующих договоренностей, институтов и отношений во имя отражения меняющегося баланса сил нередко наталкивается на, как принято говорить в гарвардском исследовательском проекте, «переходное трение». В такой динамике крепнущие силы, как правило, полагают, что институты меняются недостаточно быстро, и трактуют задержки как доказательство того, что правящие силы не заинтересованы в переменах. А правящие силы верят, что крепнущие силы переоценивают себя, требуя более быстрой корректировки, тогда как это ничем не оправдано или не безопасно.
В начале шестнадцатого века растущая сила дома Габсбургов угрожала французскому доминированию в Европе. Напряженность достигла предела, когда король Карл I Испанский (впоследствии известный как король Карл V [172]
) бросил вызов королю Франциску в состязании за престол императора Священной Римской империи. Франциск и его окружение давно ожидали, что французский монарх наследует здесь своему деду Максимилиану I.