Когда я пишу эти строки, исход «европейского эксперимента» остается неопределенным. Мировой финансовый кризис обострил противоречия, присущие евро (прежде всего то обстоятельство, что общая монетарная политика реализуется в отсутствие общего фискального органа), и вынудил немцев спасать Грецию и другие страны. Многие аналитики предсказывали гибель европейской валюте. Но пока евро в целом жив. Когда Европу заполонили беженцы из ближневосточных стран, охваченных хаосом «арабской весны», евроскептики вновь вспомнили о мрачных прогнозах и принялись предрекать, что «конец близок». В июне 2016 года голосование по «Брекситу», по итогам которого Великобритания решила покинуть ЕС, стало для многих окончательным признаком неизбежного краха порядка, сложившегося после окончания холодной войны. Но архитекторы европейского проекта понимали, что кризисы, угрожающие выживанию их детища, неизбежны, – и закладывали в свой проект некий предел прочности. Более того, с их точки зрения, кризисы создают возможности для усиления интеграции, ликвидируя очаги политического сопротивления.
Выступая как экономическая сверхдержава и обретая все больший вес на политической арене, в военном отношении Германия сравнительно слаба. В 1945 году ее насильственно разоружили и демилитаризовали в рамках процесса денацификации. Гарантии безопасности со стороны США, в особенности американский «ядерный зонтик», сохранившийся и после воссоединения, успокоили соседей Германии и лишили страну любых поводов к наращиванию численности своей армии. Постепенно руководители Германии рационализировали эту ситуацию, приняв постмодерную концепцию международного порядка, которая признает безопасность естественным положением дел. Вместе с большинством своих европейских коллег немецкие военные сегодня чаще исполняют символические и церемониальные, нежели «исконные» функции. В этом отношении «нейтрализованная» Германия не является «типичным» игроком на международной арене.
Шанс 2:
Германия – это образец экономического и политического гиганта, который остается карликом в военном отношении. Она экономически интегрирована со своими соседями и полагается на защиту Америки, раскинувшей над континентом свой «ядерный зонтик». Если экономический стресс, нашествие иммигрантов и возрождение популизма и национализма приведут к краху ЕС, станет ли сохранившая свое могущество Германия угрозой для соседей? Если США ослабят свое военное присутствие в НАТО или даже откажутся от сотрудничества с альянсом, доведется ли нам увидеть возрождение европейских вооруженных сил, в том числе немецкой армии? Если все перечисленное произойдет, породит ли «фукидидовская» динамика условия для новой войны Германии с рядом ее соседей? Или же культурные преобразования в Германии настолько сильно «европеизировали» страну, что впредь невозможно будет вообразить, как немцы восстанавливают свои военные традиции?[642]
Успехи Тедди Рузвельта в стремлении поставить США выше Великобритании в Западном полушарии отражались в незримой структуре международной власти того времени. В последние три десятилетия девятнадцатого века Соединенные Штаты Америки отряхнули, так сказать, пепел Гражданской войны и стали экономическим колоссом. В 1850 году население Великобритании и Америки было приблизительно одинаковым. К 1900 году в Америке проживало уже в два раза больше человек[643]
. Американская экономика обошла британскую в 1870 году и достигла двукратного превосходства к 1914 году[644]. В 1880 году на Великобританию приходилось 23 процента мирового объема производства. К 1914 году ее рыночная доля упала до 13 процентов, зато американская увеличилась до 32 процентов[645].