Обречены воевать

По меткому замечанию Пола Кеннеди, лидеры Великобритании и Германии полагали, будто столкновение 1914 года есть «лишь продолжение того, что происходило в последние пятнадцать или двадцать лет», а случилось оно потому, что «былая сила желала сохранить существующий статус-кво, тогда как новая сила, руководствуясь сочетанием наступательных и оборонительных мотивов, предпринимала меры к его изменению»[320].

«Перенаправить смертоносное течение»

Среди парадоксов 1914 года особняком стоит многолетняя подготовка к войне, сопровождавшаяся прозорливыми предупреждениями, и та шокирующая скорость, с какой континент погрузился в хаос[321]. Эрцгерцог Франц-Фердинанд был убит 28 июня. 9 июля самый высокопоставленный чиновник британского министерства иностранных дел усомнился в том, что «Австрия решится на какие-либо действия серьезного характера», и предрек, что «буря вскоре уляжется». До сообщения 25 июля об австрийском ультиматуме Сербии Черчилль и остальной кабинет министров были озабочены угрозой гражданских беспорядков в Ирландии[322]. А менее чем через две недели Европу охватила война.

Германия вторглась в Люксембург 2 августа, в Бельгию – 4 августа. В тот же день Лондон потребовал, чтобы немецкие войска освободили территорию Бельгии к одиннадцати часам вечера по британскому времени. Черчилль сидел в Адмиралтействе, ожидая истечения срока ультиматума. Когда часы Биг-Бена пробили одиннадцать, а никакого обещания восстановить и впредь не нарушать бельгийский нейтралитет от Германии не поступило, Черчилль сделал свой шаг. «Военная телеграмма» полетела на корабли Королевского флота по всему миру: «Начать военные действия против Германии»[323].

Структурный стресс сделал войну, которая опустошила Европу, более вероятной, но не неизбежной. Впоследствии многие государственные деятели утешали себя и других тем, что, дескать, предотвратить конфликт было невозможно. Черчилль не принадлежал к их числу. Тем не менее даже Черчилль, опытный историк и политик, отчаянно пытался понять, что именно он и его коллеги натворили – и что упустили. Через десять лет после отправления «военной телеграммы» он опубликовал работу «Мировой кризис», многотомное исследование, сочетающее проницательный анализ с изящным стилем, где попробовал описать «способ, каким я старался исполнять свой долг и отправлял эти опасные обязанности»[324].

Можно ли было избежать войны? Черчилль признавал, что изучение истоков конфликта оставляет «преобладающее ощущение утраты людьми власти над мировыми событиями». Но он отказывался поддаваться детерминизму. Он выявил упущенные возможности обеих сторон смягчить претензии по разумному обеспечению безопасности, показал, что имелась возможность предотвратить «или, по крайней мере, отложить» фатальный исход дипломатическими усилиями и, возможно, «перенаправить смертоносное течение», увлекшее Европу к войне. На страницах книги он неоднократно задавался вопросом: «Могли ли мы, англичане, какими-то мерами, принеся в жертву наши материальные интересы и сделав некий приглашающий жест, одновременно дружеский и повелительный, со временем примирить Францию и Германию и сформировать ту великую коалицию, только благодаря которой мир и слава Европы окажутся в безопасности?» И сам отвечал: «Не могу сказать»[325].

Минуло почти столетие с тех пор, как Черчилль размышлял над этой дилеммой, но мы по-прежнему не в состоянии определить, могла ли Великобритания противостоять течению, влекущему Европу к войне, продолжая при этом отстаивать свои жизненно важные интересы[326]. Параллели между этой историей и современными вызовами Китая, разумеется, приблизительны, но не могут не тревожить. Подобно Германии, Китай ощущает, что его обманом лишили законного места, и сделали это те государства, которые были сильны, когда он ослабел. Подобно Германии, Китай располагает волей и средствами для изменения статус-кво.

Между тем, подобно Великобритании, Соединенные Штаты Америки ревниво охраняют свое первенство на мировой арене и твердо намерены противостоять попыткам Китая пересмотреть глобальный политический порядок. Обе страны, естественно, расценивают собственные действия как справедливые и разумные, а действия оппонента воспринимают как подозрительные и опасные. Как мы увидим в следующей главе, американцы могли бы лучше понять сегодняшний Китай, доведись им узнать о поведении другой крепнущей силы, еще более хищной и воинственной на этом этапе своего развития: речь о США времен правления Теодора Рузвельта.

Несмотря на агрессивность Америки, Лондону удалось избежать войны с крепнущими США, уладить старые обиды и заложить почву для будущих тесных отношений. Однако было бы безрассудно полагать, что столь благоприятное сочетание факторов, гарантирующих столь удачный исход, непременно повторится. Необоснованный оптимизм и привычные шаги со стороны Вашингтона и Пекина породят, скорее всего, динамику, более схожую с динамикой отношений Великобритании и Германии, нежели с «великим сближением» Англии и Америки.