Обречённая

Но, вернувшись в комнату, я от беспокойства не нахожу себе места. И я раздернула занавески. В окно мне видно парадный вход и охрану. Теперь их стало больше. Караул за воротами тоже усилен. Кажется, это военные, хотя трудно различить в тусклом свете фонарей.

Каждый шаг Сэм отслеживают. Знают ли они, что она не сразу легла спать? Не затем ли приходила Пенни? Они подслушивают?

Пожалуй, многие позавидовали бы Сэм, но я начинаю понимать, каково это – все время жить вот так. Кажется, что не хватает воздуха, становится невыносимо тесно.

Она мирится с этим долгие годы, но теперь положение ухудшилось. И сейчас, когда ей особенно нужны друзья, я ее бросаю.

26. Сэм

Принесли таблетки прямо в комнату, да еще в такой час – что-то новое.

Я устраиваю из одеял уютное гнездышко. В этой комнате, вдали от мира, я всегда чувствовала себя в безопасности. Рядом с папой я тоже ничего не боялась, будто он мог защитить меня от чего угодно. Но эта уверенность пошатнулась, когда нашу машину окружили разъяренные протестующие или когда мы едва не погибли от взрыва бомбы. Далеко не все он может предугадать, не всему может помешать.

Вот почему они с Армстронгом все это затеяли? Комендантский час, участие армии, смертная казнь, даже подразделение, которое мама Лукаса назвала «лордерами», – все это невероятно, невозможно и слишком жестоко. Но, может быть, все это нужно, чтобы их дети и дети по всей стране жили в безопасности? Если в этом их цель, значит, они поступают правильно, так ведь?

Головная боль отступает, я уже вот-вот усну – нужно просто расслабиться. Но отчего-то я пока не хочу…

Вокруг темнота. Я сижу тихо как мышка.

Мрак вязкий и густой. Слез не осталось, каждый вдох в тягость.

БАХ! Крики. Грохот. Мне очень страшно. Я зажимаю уши ладонями и зажмуриваюсь, так что перед глазами пляшут звездочки.

Саманта? Саманта!

Кто-то касается моей руки, и я вдруг нахожу силы, чтобы закричать.

Саманта, это я, папа. Все хорошо, ты в безопасности.

Но я все еще боюсь открыть глаза – вдруг это мне чудится? Я так этого ждала, но окажется, что это всего лишь уловка.

Но он начинает петь, как пел мне перед сном, и укачивать меня.

Это и правда папа? Я открываю глаза, но вижу с трудом – непривычно яркий свет и слезы ослепляют. Правда папа. На нем форма, но это он.

Он берет меня на руки, крепко обнимает, и я говорю, что виновата, обещаю вести себя хорошо всегда-всегда.

Папина хорошая девочка. Навсегда.

27. Ава

– Мне нужно сходить на примерку, – говорит Сэм и надевает привычную маску. – Мама хочет дождаться, когда закончат перешивать вещи, потом мы встретимся с папой и поедем в гости к друзьям на пару дней.

– Ты уезжаешь? – Я удивилась, что ее отец уезжает, учитывая все происходящее. – Дороги не опасны?

– Это недалеко и, видимо, безопасно, – отвечает Сэм, но ей явно что-то не дает покоя – то ли дорога, то ли сама поездка. Странно, что она не говорит, куда они едут. Поэтому я не спрашиваю.

– Думаю, ты права, иначе бы вас не пустили.

– Тебе не будет скучно? Есть чем заняться?

– Скучно? Точно не будет. Мне нужно готовиться к школе, хотя вряд ли я сегодня этим займусь. Кажется, мне перешла твоя головная боль.

– Попросить у Пенни таблетку? – спрашивает Сэм и хмурится. – Хотя, пожалуй, лекарство чересчур сильное – я спала как убитая. И ты, наверное, надолго отрубишься.

– Не стоит переживать. Все в порядке. Иди.

Теперь при свете дня я вижу в окно, что вчера оказалась права: за воротами дежурят солдаты. Сэм, мама и агент безопасности забираются в одну из больших новых машин. Ворота выпускают их и закрываются.

Я вновь включаю новости. Сообщают об ущербе, который нанесли мародеры. Кое-где пожары удалось потушить. Проводятся аресты, но количество не уточняется. Определенных районов советуют избегать, но совершенно очевидно, что ситуация приходит в норму быстрее, чем я ожидала.

Как будто протестующие сдались.

У меня и правда разболелась голова: видимо, слишком долго пялилась в экран планшета, выискивая новости, которые еще не подверглись цензуре. Отчего-то было очень сложно остановиться.

Мне немного известно об Армстронге, поэтому я решила разузнать побольше. Но ничего, кроме обычной ерунды, которую пишут в биографиях, не попадалось. Он всегда был жестким. А вот его жена раньше боролась за гражданские права. Наверное, им было что обсудить.