Обречённые на мытарства

Поведение Чудинова сформировалось ещё в детдоме, где он воспитывался. В борьбе за выживание у воспитанников инстинктивно вырабатывалось стремление быть выше всех и сильнее всех. Такая установка утвердилась в его голове навсегда. Он добился своего: стал вначале верховодить пацанами, затем командовать взрослыми людьми. Но отношение к подопечным осталось прежним.

На срочной службе будущий командир был механиком-водителем, на войне стал командиром орудия. В начале сорок второго его направили на курсы младших лейтенантов, доверили танк. Звание старшего лейтенанта Чудинов получил месяц назад, когда после госпиталя его направили во вновь формирующуюся отдельную танковую бригаду, в составе которой было всего три танковых батальона.

Ярошенко лежал с ним в одном госпитале, они часто виделись на прогулках, но близкого знакомства не заводили. Иван знал о всех злоключениях Чудинова в госпитале, о которых не знали его товарищи.

Однажды Иван оказался случайным свидетелем позорного поражения будущего командира в любовной схватке с медсестрой. Та отвесила бравому танкисту пощёчину и спустила нахального ухажёра с лестницы. Чудинов знал об этом, поэтому относился к Ивану с настороженностью.

– А вы прощупайте, товарищ старший лейтенант, – не удержался Иван, принимая подковырку на свой счёт. – Просуньте руку в штаны и сразу определите. Может, у кого и мокро под задницей, только признаться в этом человек стесняется. Вы сразу выведете его на чистую воду.

– А ты, Ярошенко, оказывается, и язва ко всему прочему, – сбросив улыбку с лица, сказал Чудинов.

– Каков есть, другого из меня не выстругать, товарищ старший лейтенант, – занозисто произнёс Иван и пристально посмотрел в глаза командира. – И ещё мне хотелось бы знать: что вы подразумеваете под «всем прочим»?

По лицу Чудинова пробежала волна негодования, желваки угрожающе пошевелились на щеках несколько раз. Однако, он сдержался, чтобы не нагрубить заносчивому подчинённому.

– Смелость, выдержка и неплохое вождение танка во время боя, сержант, – зло прищурившись, ответил Чудинов. – А ты что подумал?

– Ничего я не подумал, просто полюбопытствовал. Не люблю недосказанность и тайные мысли.

– Я тоже не люблю, Ярошенко. И не только это.

Наступила неловкая пауза. Заряжающий Померанцев, пригладив большой заскорузлой рукой жиденькие волосы на голове, задумчиво произнёс:

– Эх, жизнь ты, наша жизнь. Только что стояли в одной очереди для отправки на небеса, а через минуту уже и позабыли, что ворота туда ещё никто не затворил.

– Ты это о чём? – с недоумением в глазах спросил стрелок-радист

Андрей Задорин.

– О том, что человек многого не может понять в своей жизни, – многозначительно произнёс Померанцев, глубоко затягиваясь ядрёным самосадом. Выпустив две густых струи дыма через нос, добавил:

– Пока не окажется в одночасье у этих самых ворот.

Померанцев Игнат Авдеевич призвался на фронт из Архангельской области, из поморов, и было ему больше сорока лет. Он сам напросился в танкисты.

– Быстро бегать я не могу, а вот снаряды подтаскивать, да в ствол пушки отправлять – справлюсь, пожалуй. Силёнкой, да выносливостью природа не обидела, – заявил он на призывном пункте. Так и очутился он в танкистах, сменив несколько танков и два командира. Чудинов стал у него третьим.

Все члены экипажа годились Померанцеву в сыновья, в том числе и старший лейтенант Чудинов, которому месяц назад исполнилось двадцать пять лет. К его советам прислушивались все, включая и командира, если эти советы касались организации фронтового быта. В технические премудрости он носа не совал, потому что в технике не разбирался и большую часть времени оставался молчалив. Однако, иногда этот седоусый и жилистый заряжающий удивлял своих товарищей странными размышлениями, за что и получил прозвище Мудрец. Вот и сейчас он затеял витиеватый разговор, смысл которого сложно было понять с первых слов.

– Ты, Игнат Авдеевич, как всегда начинаешь напускать туман в наши головы, – насмешливо высказался Задорин. – Не пойму я тебя.

– А что тут понимать? – бесцветным голосом произнёс Померанцев, пыхнув самокруткой в очередной раз. – Жизнь человека на войне и гроша ломаного не стоит. Никто не может знать, когда погаснет его парус жизни. А коли так, надо каждую минутку направлять свежий ветер в паруса друг дружки, проживать эти минутки в мире и согласии. А вы, как молодые петухи, наскакиваете один на другого, бьётесь клювами, гордыню свою выпячиваете. К чему всё это? Люди все разные, и умом, и характером, и житейским опытом, но цель у них сейчас должна быть единой: бить фашистов. И точка. А кто из нас тут смелее, да храбрее – швейцар у небесных ворот потом определит.

Игнат Авдеевич докурил самокрутку до ногтей, затушил её о каблук сапога и затолкал в пыль. Все члены экипажа уткнулись глазами в то место, где под слоем пыли скрылся огарок самокрутки. У них был вид пристыженных учеников. С минуту они молчали.