Обречённые на мытарства

…Очнулся он уже в санитарной машине. Грузовик, натужно урча и подпрыгивая на ухабах, тащился по просёлочной дороге. Кузов был полностью устелен ранеными.

Иван сразу вспомнил, что с ним произошло.

«Андрей! Что с ним? – мелькнула мысль о Задорине. – Успел выбраться или остался в танке? Что с Померанцевым и Гинутдиновым? Живы ли»?

Он медленно повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, пытаясь взглядом отыскать среди раненых хотя бы одно знакомое лицо. Никого из членов экипажа среди них не оказалось.

«Что со мной?» – подумал Иван, когда вдруг почувствовал боль в ушах. Кроме пульсирующей боли в ушах слышалось непрерывное попискивание, будто рядом билась в отчаянии попавшая в мышеловку мышь. Попробовал по очереди пошевелить конечностями – они к величайшей радости повиновались ему. Правда, левая нога выше колена отозвалась резкой пронзительной болью, а в правом плече забилась горячими толчками кровь. Иван скосил глаза вдоль тела и увидел толстый слой окровавленных бинтов на бедре.

– Очнулся, слава богу, – послышался знакомый голос позади.

Иван попытался повернуть голову назад, чтобы взглянуть на говорившего человека, но резкая боль не позволила ему сделать этого. Он непроизвольно вскрикнул.

– Лежи Ярошенко, лежи не шевелись, – тяжёлая заскорузлая рука легла ему на забинтованную голову. – Это я, Померанцев Игнат.

– Авдеич, – радостно произнёс Иван. – Куда мы едем?

– В полевой госпиталь, – невесело отозвался пожилой заряжающий. – Куда же ещё мы можем ехать в таком состоянии?

– Как наши? – спросил Иван, спустя некоторое время. – Где они?

– Вдвоём мы с тобой остались, Ваня, – печальным голосом выдавил из себя Померанцев и немного передвинулся по днищу кузова, чтобы Иван мог сбоку видеть его лицо.

– Как…вдвоём? – переспросил Иван. До него не сразу дошёл смысл слов Игната Померанцева. – Пересадили на другой танк?

– В другой мир они перешли, Ваня. Нет больше ни Андрюши, ни Азата. И Чудинову ты больше никогда уже ничего не докажешь…

– Как их убило? – хриплым голосом спросил Иван.

Игнат ответил не сразу. Вероятно, он восстанавливал в памяти ушедший бой по минутам, чтобы ничего не упустить и рассказать всё то, что видел собственными глазами.

– Когда «Юнкерс» положил бомбу и танк наш умолк, командир решил осмотреться, что к чему. Долго возился с люком, пока смог открыть. А как открыл – его тут же сразило осколком. Я вытащил Чудинова, положил в воронку рядом с танком, а сам отполз в небольшой овражек неподалёку. Стал ждать, когда вы появитесь, чтобы прикрыть в случае чего. Азат спрыгнул удачно, успел вовремя укрыться за гусеницей – вслед за ним очередь автоматная брызнула. Он тебя должен был вытаскивать. К этому времени из дымов выскочила небольшая группа уцелевших немецких танкистов. Они бежали прямо на нас. Задорин был ещё в танке, срезал их из пулемёта. Через пару минут я увидел тебя и Задорина. Он успел вылезти. И Азат в это время тебя заметил, из-под танка выполз следом за тобой. Тут вас всех и накрыло одним снарядом.

Померанцев умолк. Рядом с Иваном застонал раненый, потом стал бредить, громко выкрикивая отдельные слова.

– А ты как со мной оказался? – спросил Иван.

– Когда разорвался этот проклятый снаряд, я, грешным делом, подумал, что всех вас поубивало. Лежал в овражке и ждал, когда стрельба немного утихнет. Потом пополз, чтобы забрать оружие и сумку командира. У меня в магазине оставалось совсем мало патронов. Задорин и Гинутдинов были мертвы, а ты оказался жив. Я и потащил тебя в овражек. А тут, откуда ни возьмись, немецкая пехота поперла на хутор вслед за танками. Заметили нас тобой. Пальнули. Я тебя успел столкнуть в овражек, а сам словил две пули. Одну – в руку, другую – в ногу. Слава богу, кости не задели. Обе навылет прошли. Распластался я, прикинулся убитым. Немцы мимо прошли. Потом перевязал себя, тебе ногу перетянул. Крови ты потерял много, потому и очнулся только сейчас.

– Что было потом?

– Часа полтора пролежали мы с тобой в овражке. Ты в себя не приходил, всё время бредил, звал какую-то Тоню. С тобой я уже не мог уйти, и в одиночку ходок из меня получился никудышный. Так и лежали рядышком. Потом наши вдруг окрысились, в контратаку пошли. Отбросили немцев от хутора, тут же санитаров выслали с машиной. Подобрали нас. Едем вот на сортировку. Километров пять осталось. Там у нас железяки немецкие повытаскивают и развезут по тыловым госпиталям. Меня, думаю, поближе к передовой оставят, а тебя дальше отправят. Тяжёлое твоё ранение. Контузия, как-никак, ногу разворотило шибко и плечо порезало. Месяца два-три проваляешься на койке.

– Спасибо, Авдеич, – тихо произнёс Иван. – Ты мне жизнь спас.

– Ты, Ваня, молчи лучше, – сказал Померанцев. – Тебе нельзя много говорить. Узнал, что хотел, и ладно. В госпитале успеешь ещё наговориться.

Весь оставшийся путь прошёл, как в тумане. Иван то впадал в забытье, и перед глазами тотчас вставало улыбающееся лицо Тони, то вновь приходил в себя и видел озабоченный взгляд Авдеича.