Обречённые на мытарства

И вот всё рухнуло. Она неожиданно осталась одна. Продолжая по инерции исполнять свои материнские обязанности, ей пришлось возложить на свои хрупкие плечи ещё и мужские заботы. Барахтаясь в круговерти бесконечной работы от зари до заката, Евдокия поневоле оставила детей без должного внимания. Она наивно полагала, что её дети, трудолюбивые и послушные, всегда будут оставаться такими, какими их сделал Марк. В суматохе дней не заметила, как быстро они повзрослели и, вопреки её ожиданиям, сильно изменились. Каждый по-своему.       Василиса стала серьёзной, рассудительной и практичной не по годам девушкой. Фрося же, по непонятной причине, превратилась в завистливую и беспутную вертихвостку.

Евдокия поняла, что опоздала, и сразу растерялась. К большому удивлению для себя она вдруг обнаружила, что воспитанием детей ей не приходилось заниматься. Вначале дети постоянно находились под пристальным вниманием бабки Маруси, впитывая в себя то, чему она их учила. После высылки на Урал их характер формировала уже объективная реальность, в которой они очутились.

«Права, Василиса, – подумалось ей, – Фрося не испытала того, что выпало на долю им с Ваней. Не познала она цены куска хлеба, не увидела горя людского. Всё ей давалось задаром, без труда и мучений. Потому, видно, и отношение к жизни сложилось такое – лёгкое и бесшабашное, доступным и исполнимым стало казаться любое желание».

Евдокия опять тяжело вздохнула и отошла от окна.

– Пошла бы ты, Васса, погуляла что ли, – неожиданно сказала она, вскинув на дочь тягучий затуманенный взгляд. – А то всё дома, да дома. Вон, вечер, какой хороший. С реки свежестью понесло, не надышаться таким воздухом.

Голос матери прозвучал необычно глухо и очень печально.

Василиса безошибочно уловила в этом тоне желание матери побыть в одиночестве. Она сразу догадалась, что творится у неё в душе после разговора с Фросей. Матери нужно было выплакаться, Василиса это знала точно.

И это было действительно так. Евдокия всегда стеснялась своей слабости, неимоверными усилиями пыталась сдерживать свои чувства. Старалась никогда не плакать не только при детях, но на людях вообще. Бывало, накатятся у неё непрошеные слёзы, она тут же отвернёт лицо, чтобы незаметно смахнуть их, протереть глаза досуха. Только позднее, уединившись где-нибудь, Евдокия давала слезам волю.

Сейчас плач душил её, рвался наружу, невозможно было уже сдерживать его.

Василиса, сделав вид, что не замечает состояния матери, неопределённо пожала плечами:

– А почему бы и нет? Ванька вон, балбес, днями шляется на природе, а я превращаюсь в какую-то домоседку-затворницу. Привыкну постоянно сидеть дома – надолго в девках задержусь, а то и вовсе останусь старой девой.

– Что ты такое говоришь? – встревожилась мать. – Типун на твой язык за такие слова.

– Мамочка, я же пошутила, – рассмеялась Василиса. Затем подошла к матери, прижалась к ней, заглянула в глаза. – Неужели ты шуток не различаешь?

– Разве поймёшь вас, молодых, когда вы шутите, а когда всерьёз говорите?

– Это ты о Ваньке?

– Обо всех вас, – не стала уточнять мать. Потом, подумав, добавила:

– А Ванька стал насмешником. Начитается умных книг, а потом подсмеивается над моей неграмотностью. Откуда же мне знать про те слова, которые в его книжках прописаны? Слава Богу хоть балакать по-русски выучилась.

– Не обращай на него внимания, мама. Ванька и с нами так себя ведёт, – успокоила Василиса мать. – Возраст у него такой, самоутверждение происходит. А вообще-то, он у нас хороший и добрый. И умный. Любит, конечно, подковырнуть, посмеяться, но делает это беззлобно.

– Ладно, иди, погуляй. Может, Ваньку где встретишь. Займусь ужином, – сказала мать, опуская глаза.

Василиса отправилась на реку.

Домой она вернулась через час вместе с Ванькой. Его она встретила на реке. Брат возвращался с друзьями с рыбалки, на ивовом прутке у него было нанизано десятка два серебристых уклеек, в самом низу красовался крупный окунь. Улов друзей был скромнее.

– Ты чего на реку припёрлась? – сказал он удивлённо, расставшись с мальчишками.

– А что, только ты можешь бродяжничать с утра до вечера? А мне и воздухом подышать уже нельзя?

– Я не бродяжничаю, я делом занимаюсь, – с ходу поправил Ваня. – Видишь, сколько наловил?

– Вижу, – без восхищения уловом брата спокойно проговорила Василиса. – Только не рассчитывай на то, что я или мама будем чистить твою рыбу. Сам наловил, сам почистишь, а я, так и быть, пожарю. Понятно?

– Ну и почищу, – поникшим голосом буркнул брат. – Подумаешь, тягость, какая.

– Вот и договорились. А на будущее запомни: сидеть с удочкой у реки – это удовольствие, а готовить пищу – это труд. А труд в семье должен распределяться между всеми членами поровну. Усвоил?

Ванька гневно зыркнул глазами на Василису, но промолчал и до самого барака не проронил больше ни слова.

Дома, нахохлившись, взял таз, сдёрнул с прутка рыбу в него, налил воды, принялся за чистку.