Обречённый на одиночество. Том 1

Солнце уже садилось за горизонт, когда Алхаст поднялся на горный отрог, за которым раскинулся его аул. Окинув взглядом его узкие улочки, молодой человек свернул на восток, оставляя в стороне дома аульчан. Там, на склоне небольшой возвышенности, приютилось аульское кладбище. Алхаст направился туда –нельзя идти дальше, не посетив последнее пристанище родителей. Так он поступал каждый раз, когда возвращался домой даже после непродолжительного отсутствия. Для него это было естественно, как и для всякого почитающего родителей сына.

На кладбище, чуть поодаль от калитки, росло тутовое дерево. Густые ветви его раскидистой кроны заботливо нависали над двумя ухоженными могилами с невысокими свежеокрашенными надгробиями у изголовий. Под этими холмиками покоились два самых дорогих сердцу Алхаста человека – отец Абу и мать Марет.

Алхаст присел у могилы матери и долго шептал молитву, то и дело протирая повлажневшие глаза.

– Да снизойдет на тебя милость Всевышнего, нана… На тебя и на всех, кто здесь упокоился… Да простит Он и нам, живым, наши грехи…

Нежно поглаживая рукой могильный холмик, Алхаст мысленно обратился к матери:

«Я знаю, нана, знаю, о чем ты спросила бы и что тебя беспокоит. Знаю. Ты же мать… У меня все хорошо, здоров, волен в делах и поступках, ни в чем не нуждаюсь. Есть работа, было бы желание, на жизнь и всякие нужды вполне хватает… Да и много ли мне надо?! Ты же знаешь, меня никогда не занимали мысли о каких-то больших богатствах или славе. Ты же сама учила нас скромности…

Нана, я знаю, душа твоя беспокоится обо всех нас. Будь покойна, семейство твое живет хорошо. Любовь и взаимное уважение, которые вы с Абой неустанно прививали нам, детям своим, мы сохранили. Солта заменил нам отца, заботится обо всех. Если бы ты знала, нана, каким он стал строгим, даже отец был мягче! А Кока, она так похожа на тебя – всегда находит для младших и сочувствие, и слова утешения. Все хорошо, нана… только тебя и Абы не хватает. Часто вспоминаем вас, чтобы хоть так заполнить пустоту, поселившуюся в наших душах с тех пор, как вы покинули нас…

Вот я и вернулся домой, нана, навсегда вернулся. Не вышел из меня горожанин, не прижился. Не один год там провел, и друзья вроде появились, но все равно так и остался этот город для меня чужим и пустынным, хотя и полон людей, и жизнь в нем вроде бы бурлит. Мои мысли и чувства так и не смогли обрести там ту свободу, в какой они пребывают на лоне природы, где мне милы каждый листик и каждая травинка. Потому и вернулся… теперь уже буду жить дома. Только здесь, в родном ауле, на земле, по которой в детстве бегал босыми своими ножками, освобождаюсь от леденящей стужи, которая, словно удав, обвевает сердце мое… и всю душу… Лютый холод, с каждым вдохом стягивающий все сильнее и сильнее скользкую петлю на моей шее… Понял я, нана, что никогда не стану своим в этом каменном муравейнике, наполненном страстями жизни… И не дышалось мне полной грудью. Воздух там какой-то черствый, все равно что вчерашний чурек – сколько ни жуй, никак не проглотишь… Ты не переживай, нана, человеком я пытался остаться и в городе, но Божьим созданием себя чувствую, только вырвавшись из его тисков. А ведь без этого чувства все остальное теряет всякий смысл… Теперь буду часто ходить к тебе… Признаю, редко бывал дома, нет мне, глупцу и эгоисту, оправдания… Я виноват перед тобой, нана, прости меня…"

… Алхаст стоял перед надмогильным камнем Абу, не поднимая глаз и не шевелясь, будто перед ним стоял живой отец. Потом, присев на корточки, долго читал про себя заученные еще в детстве священные молитвы. Читал медленно, будто боясь пропустить что-то, стремясь вложить в эту сыновнюю молитву все – от мира явного до мира потустороннего, подыскивая и находя сокровенные слова.

«Аба, недоставало мне смелости стать перед тобой, боялся, отругаешь своего непутевого сына…

Ты всегда был строгим, не прощал нам поступки, которых сам не совершил бы никогда. Но у нас не хватало ни сил, ни стойкости быть такими, как ты… несмотря на все наши старания…

Ты говорил, что мужчине не пристало предаваться ленивым мечтаниям о преходящем. И в устремлениях его не может быть ничего мелочного. Ты не раз повторял – мечты и цели настоящего мужчины должны быть высокими, как бескрайнее небо, и емкими, как целый мир. Конечно, Аба, так и должно быть, но… но высота эта по силам только для таких к,онахов, как ты. А мы, Аба… мы же такие немощные… и душой, и телом… ну не может наше слабое сознание охватывать бескрайние дали и проникать в бездонные глубины. Слабы мы, Аба, очень слабы…и бродим по этому чуждому миру, потеряв себя где-то на одной из его многочисленных и извилистых троп…