Обречённый на одиночество. Том 1

С первого взгляда было видно, что об источнике кто-то заботится, поддерживая вокруг него идеальную чистоту. На колышке, воткнутом в землю, висела стеклянная кружка, видимо, принесенная кем-то из дому. Прозрачная вода тонкой струей вытекала из узенькой пещерки.

Алхаст взял в пригоршню воду и смочил руки до самых локтей. По телу пробежала приятная прохлада. Он расстегнул верхние пуговицы рубашки, набрал в кружку воды и, сделав глубокий вдох, вылил ее себе на шею. Еще какое-то время мокрыми руками обтирал торс, доставая до самых лопаток. И только после этих нехитрых процедур, подготовивших организм к температурному контрасту, снова набрал полную кружку студеной воды и небольшими глотками выпил ее до последней капли.

«Да возблагодарит Всевышний того, кто так бережно ухаживает за этим родником! – воскликнул он вслух. – Да сочтется влага сия милостыней за землю чеченскую и за людей, населяющих ее, страдающих в смуте последних лет… и да утолит она жажду всякого живого существа!»

Немного постояв в задумчивости, Алхаст присел на скамейку чуть поодаль от источника.

– Мир и Божье благословение тебе, к,онах! – услышал он за спиной.

Молодой человек проворно встал и обернулся на голос.

Он увидел старца с аккуратно подстриженной белой бородой и старым изношенным бурдюком в руках.

– Мир и вам, дедушка, и да будет этот день добрым для вас! – ответил Алхаст на приветствие. – Присядьте на скамейку и дайте мне ваш бурдюк, я наполню его.

Передав бурдюк, старец присел на краешек скамейки, оставляя место и для молодого человека.

– Подай-ка мне воды, юноша. Какое-то необычно жаркое в этом году лето.

Алхаст наполнил кружку и протянул ее.

– Вы сначала руки и лицо смочите, а то горло прихватит, вода прямо ледяная.

– Не беспокойся, привык я к ней, мое горло уже ничем не проймешь.

Старец тщательно, несколько раз, прополоскал рот и сделал маленький глоточек. Поставил кружку с оставшейся водой на скамейку рядом с собой и обратился к Алхасту:

– Кажется, я тебя не знаю… За те три года, что коротаю здесь весенние и летние дни, ты ни разу не попадался мне на глаза.

– Последние годы я жил в городе, потому и не удавалось бывать здесь. Но когда-то, – улыбнулся Алхаст, – можно сказать, жил на этой поляне вместе с овцами и козами, как английский моряк на необитаемом острове… Кажется, у вас здесь пасека. Еще с холма, когда подходил сюда, я заметил улья на северной окраине Чухажийлане.

– Да, у меня небольшая пасека. Здесь удобно, много медоносных трав и деревьев. И все рядом. Из аула пчелам летать к лесу и лугам далеко, им приходится весь сбор расходовать на перелет. Да и тихо здесь, юноша, тихо и спокойно, а шум и людская суета не для моих лет.

Алхаст старательно промыл и прополоснул бурдюк, чтобы немного остудить его, и наполнил до самого горлышка.

– Отдохну здесь немного, если ты не против разделить со стариком свое уединение, – улыбнулся старец. – Запарился я совсем на солнцепеке, а тут, у родника, всегда прохладно. Лучшего места для отдыха и быть не может. Хвала Всевышнему за такую заботу о нас.

Алхаст любил стариков, обожал их общество. В них чувствовалась какая-то волнующая, притягивающая тайна. Слова у них бывали величественно-степенными, а мысли – какими-то загадочными. Именно такой, величественной и степенной, и должна была быть мудрость в представлении Алхаста. И хотя жизнь и, разумеется, молодость в свое время и играли их страстями, с годами этим бесноватым озорникам пришлось уступить седой мудрости, которая снисходительно и с добродушной иронией взирала на шаловливую юность.

Старец расстелил на траве изношенную фуфайку и прилег.

Алхаст присел на скамейку. Взгляд его задержался на пасечнике, который, кажется, собирался вздремнуть в прохладе густой тени. В каждом старике, знакомом или незнакомом, Алхаст замечал… нет, скорее чувствовал, что-то от Абу. Иногда даже казалось, что все они и есть один Абу, только в разных лицах. И сейчас, наблюдая за стариком, он пытался найти в его образе отцовские черты.